Иван Беляев - Галобионты

Кто-то из идущих сзади положил ему руку на плечо. Михаил Анатольевич застыл на месте. Медленно повернул голову и встретился взглядом с черными глазами высокого мужчины в темно-сером плаще.

„Кончено!“ – пронеслось у него в голове.

Однако осознание обреченности открыло в Тихомирове второе дыхание. Мгновенно выйдя из столбняка, Михаил Анатольевич рывком скинул со своего плеча руку незнакомца и бросился бежать, расталкивая прохожих. Тихомиров сам не знал, откуда взялись у него силы оторваться от преследования и пробиться сквозь толпу. Михаил Анатольевич выбежал на проезжую часть. Едва не попав под машину, он попытался пересечь дорогу. Краем глаза Тихомиров видел, что к черноглазому незнакомцу в темном плаще присоединилось еще несколько мужчин. Расстояние между ними и Михаилом Анатольевичем стремительно сокращалось. Ассистент Степанова не отдавал себе отчета в том, что оглашает улицу диким криком, пугая окружающих, которые принимали его за буйного сумасшедшего.

Вдруг послышался визг тормозов – на другой стороне улицы затормозила милицейская машина.

– Спасите! – завопил Тихомиров, бросаясь к ней.

Дверца машины распахнулась, показался человек в милицейской форме, махнувший Тихомирову рукой. В два прыжка Михаил Анатольевич преодолел несколько метров, разделявших его и автомобиль, подавшись вперед по инерции, он больно ударился о распахнутую дверцу и потеряв равновесие, начал падать. Тут его подхватили сильные руки милиционера и затолкнули его в машину. Еще до того, как захлопнулась дверца, автомобиль рванул с места.

В салоне царило молчание. Тишину нарушало лишь прерывистое дыхание Михаила Анатольевича. Когда мрак, застилавший его глаза, начал рассеиваться, Тихомиров осмотрелся. Рядом с ним сидел мужчина лет тридцати в капитанских погонах. На первом сиденье, рядом с водителем-старшим сержантом милиции, Михаил Анатольевич увидел третьего – одетого в штатское. И в этот момент в голову Тихомирова снова начали вползать панические мысли. Ему подумалось, что как-то очень странно ведут себя эти работники милиции. Вместо того, чтобы начать разбирательство прямо на улице, милиционеры посадили его в машину и везут куда-то, не задавая никаких вопросов. Это было, по меньшей мере, странно. Рука Тихомирова машинально полезла в нагрудный карман, где лежала дискета. Ему пришло в голову, что он может незаметно выбросить ее в окно, если его подозрения подтвердятся. В этот момент Михаил Анатольевич был уверен в себе, как никогда. Он не сомневался, что никто не сможет заставить его расколоться. Тихомиров чувствовал в себе достаточно моральных сил, чтобы в случае необходимости суметь лишить себя жизни.

– Михаил Анатольевич, – раздался вдруг голос человека с переднего пассажирского сиденья, – не делайте, пожалуйста, никаких движений. Сидите спокойно.

Тихомиров застыл. Самые худшие подозрения подтвердились. Сбежав от одних, он попал к другим. А впрочем, могло ли быть по-другому? Михаил Анатольевич с полной определенностью вынужден был признаться себе, что по-другому быть никак не могло. Сердце его больно сжалось. Как он мог уподобиться мальчишке, возомнившему, что ему удастся избежать уготованной участи?

– Куда меня везут? – спросил он сдавленным голосом, откинувшись головой на спинку сиденья.

Ответ последовал незамедлительно:

– В надежное место, где вы будете в полной безопасности.

Из горла Тихомирова вырвался короткий клекот.

– Вы смеетесь надо мной?

– Отнюдь, Михаил Анатольевич, – продолжал мужчина с переднего сиденья, в то время как остальные сидящие в машине продолжали молчать, – мы только что помогли вам избежать страшной опасности. Впрочем, вы и сами это знаете, не правда ли?

Тихомиров покачал головой.

– Я вам не верю.

– Жаль, но это поправимо, – ответил мужчина.

– Кто вы?

– Вы обо всем узнаете, когда придет время. Могу сказать вам одно: мы не те, кого вы боитесь.

– То есть, вы хотите сказать, что вас я не должен бояться, так что ли?

– Именно так, Михаил Анатольевич.

– Что-то я сомневаюсь, – Тихомиров вновь издал клекот, символизирующий саркастический смешок.

– Успокойтесь, Михаил Анатольевич, прошу вас, – произнес мужчина.

– Куда вы меня везете?!

– Скоро вы все узнаете, ответил мужчина в штатском и после этого не проронил ни звука до конца поездки. Напрасно Тихомиров задавал вопросы, требовал, чтобы его немедленно выпустили, угрожал связями. Никто не реагировал на его гневные слова. Лишь однажды, когда Михаил Анатольевич попытался открыть дверцу машины, его рука была стиснута так крепко, что он вскрикнул от боли. Человек на переднем сиденье, повернул голову и искоса посмотрел на Тихомирова. Взгляд глубоко посаженных карих глазах был красноречивее всяких слов. Тихомиров застыл в немой неподвижности, вперив невидящий взор в окно машины.

– Вам лучше, Хозяин? – снова спросил Геракл, видя, что Степанов продолжает неподвижно сидеть на табурете.

– Да, мой друг, мне гораздо лучше, спасибо тебе.

Антон Николаевич медленно встал и, опираясь на руку помощника, двинулся к своему креслу.

– Прошу тебя, – сказал он Гераклу, – не отходи от пульта, я хочу, чтобы процесс постоянно находился под контролем.

Помощник не спешил покидать профессора.

– Вам больше ничего не нужно, Хозяин?

– Я же сказал тебе, отправляйся к пульту и не спускай с него глаз! – раздраженно воскликнул Степанов. – С меня хватит и одной няньки, этого вечно брюзжащего Тихомирова! Делай то, что я велю, и не занимайся самодеятельностью!

Геракл не сказал ни слова. Ни одни мускул не дрогнул на его смуглом лице. Лишь в глазах на мгновение загорелись крохотные искорки, но тут же погасли. Геракл мог бы ответить профессору, что если бы не его „самодеятельность“, Степанов не сидел бы сейчас в кресле в сравнительно удовлетворительном состоянии. Но он не сделал этого, покорно отойдя от профессора и занял место между пультом и гебуртационной камерой, находящейся на возвышении.

Что же до самого Антона Николаевича, то тот даже и не заметил, что походя нанес своему помощнику жгучую обиду.

На протяжении всего времени, прошедшего после возвращения Геракла на Базу, Степанов ни разу не задумывался над некими странностями, проявляющимися в поведении Геракла. У Антона Николаевича не было для этого времени, как, впрочем, и желания. Он не мог думать ни о чем другом, кроме предстоящей адвентации. К тому же, Геракл уже на следующее утро, проведя несколько часов в реабилитационной камере, снова стал таким же, как прежде. По крайней мере, на первый взгляд. Он не забывал присовокуплять сакраментальное словечко „хозяин“ к каждой фразе, обращенной к Степанову, был исполнительным, в меру покорным, но с присущим неизбывным ему чувством собственного достоинства – в общем, именно таким, которым желал его видеть профессор. Оставшись без Тихомирова, Антон Николаевич всецело доверился своему новому помощнику. Разумеется, Степанов не давал себе труда относиться к Гераклу хотя бы с относительной деликатностью, справедливо считая, что не для этого он создавал себе помощника. А после того, как он видел женское лицо в окошке гебуртационной камеры, его мысли кружились вокруг лишь одного…