Иван Беляев - Галобионты

Он появился на берегу, в том месте, где расстался с Еленой, ранним утром, задолго до рассвета. Переоделся в одежду, загодя оставленную в укромном месте, и направился к городу. У дома, где, как знал Геракл, жила Елена, он был уже около полудня – путь пешком занял у него несколько часов. Он знал только ее дом, но это не представлялось Гераклу серьезной проблемой. Он решил, что спросит о ее квартире у первого попавшегося ему человека.

Оказалось, что Елена жила на четвертом этаже. Геракл поднимался по грязной крутой лестнице, стараясь не задевать своими могучими плечами загаженные стены. Зловоние и духота, царившие в подъезде, заставили его ускорить шаг. К концу подъема у него началась чуть заметная одышка. Все это не способствовало улучшению его настроения.

Геракл остановился и посмотрел перед собой. Хлипкая, обитая темно-коричневым дерматином дверь без ручки. Рядом кнопка звонка, по затрапезному виду которой можно было догадаться, что никаких звуков при ее посредстве издать не удастся. Острый слух Геракла уловил в глубине квартиры громкие голоса. Елена была у себя, в этом теперь не было сомнений. Не долго думая, Геракл толкнул дверь, не использовав и десятой доли своей силы. Она поддалась.

Войдя во внутрь квартиры, Геракл оказался в длинном темном коридоре со множеством дверей по обеим сторонам. Его ноздри тронуло смердение подгоревшей несвежей пищи, доносившееся из проема в конце коридора, стены были пропитаны сыростью. «Букет» дополнял отвратительный застарелый запах мочи. Так вот в каком месте живет женщина, о которой он так столько думал?

Голоса зазвучали ближе и явственнее. Елена находилась за второй по счету дверью слева по коридору. Геракл поступил точно так же, как и с входной дверью. Эта поддалась еще легче.

Сквозь сизый табачный дым, стелившийся под высоким потолком большой, скудно обставленной комнаты, он с трудом разглядел Елену. Женщина валялась на низкой широкой софе в чем мать родила. Рядом с ней возлежал смуглокожий, почти сплошь покрытый черной курчавой порослью мужчина, коротконогий и толстый. Они не сразу отреагировали на появление Геракла. Ему показалось, что они пьяны. Елена громко смеялась, вздергивая голые ноги. Чернявый мужчина грубо хватал ее за бока, заставляя извиваться и взвизгивать.

Впоследствии Геракл часто задавался вопросом: что же помешало ему осуществить внезапно возникший яростный порыв и наброситься на лежащих на софе. Закон целесообразности? Хозяин похвалил бы его за это. Но сам Геракл, всякий раз, когда в памяти всплывала эта безобразная сцена, испытывал жесточайшее разочарование и гнев на себя. Он представлял себе, с каким наслаждением сделал бы это. Однако в тот момент он сохранял полнейшую невозмутимость, ни один мускул не дрогнул на его застывшем лице, когда Елена, заметив наконец чье-то присутствие, приподнялась на локте и стала вглядываться в стоявшего на пороге высокого человека.

– Кто здесь? – в голосе женщины послышался испуг.

– Здравствуй, Елена, – произнес Геракл, делая шаг по направлению к софе.

Дзержинец уже забыл, когда он в последний раз спал хотя бы пять-шесть часов кряду в нормальной кровати. Он уже давно не чувствовал себя таким утомленным. Беспорядки, творившиеся на Базе, не давали полковнику покоя. Ему едва удавалось справиться собственными силами без привлечения посторонних людей. И все же он решил подключить к делу нескольких проверенных людей из числа своих подчиненных. Ему уже давно хотелось набрать надежную команду. А теперь, когда он вступил в официально объявленную войну с Разведкой, в одиночку справиться было невозможно, тем паче, что на Степанова Дзержинец уже не мог положиться. Напротив, дискредитировавший себя профессор, являл собой еще один повод для беспокойства.

В самолете Дзержинец раздумывал на ситуацией. Четко спланированная операция по затоплению атомной подлодки, к которой они готовились в течение долгого времени, принесла совсем не те плоды, какие он ожидал. Надо же было такому случиться, что трения между этими двумя идиотами – профессором и его ассистентом начались именно в такой ответственный момент, когда от них требовалась полная сплоченность! Дзержинец не сомневался, что военная разведка в лице Секретчика так этого дела не оставит. Но если бы на Базе сохранялся прежний, прекрасно отлаженный порядок вещей, то ни один чертов сукин сын не смог б ни до чего докапаться. А самым неприятным было то, что Тихомиров попал в лапы заклятейшего врага полковника. Ничего худшего нельзя было придумать. Если раньше Дзержинец еще мог надеяться, что ему удастся в случае самого нежелательного оборота дел придти к полюбовному соглашению с Секретчиком, то теперь он почти утратил эту надежду. Достаточно было поставить себя на место генерала военной разведки. Секретчик, напавший на верный след и уже почуявший запах победы, не станет соглашаться ни на какие мирные переговоры.

В самолете, на самом подлете к Москве, Дзержинцу позвонил секретарь с сообщением, что полковника хочет видеть его непосредственный начальник. Понимая, что рано или поздно такой момент должен наступить, Дзержинец постарался приготовиться к неприятному разговору с главным лицом своего департамента. Полковник силился представить себе, насколько может быть информирован генерал. Для этого он, по своему обыкновению, попробовал представить себя на месте Секретчика. Отважился бы он, получив неоспоримые доказательства причастности конкурирующей службы к страшному преступлению, немедленно обнародовать их, или захотел выждать, выбирая более подходящий момент для этого? Вопрос был слишком сложным, чтобы ответить на него сходу. Дзержинец понимал, что нельзя не принимать в расчет эмоционального состояния генерала военной разведки. Иначе говоря, то, насколько Секретчик считает себя уязвленным. С этой точки зрения, резюмировал полковник, нужно было готовиться к самому худшему.

Директор службы государственной безопасности Виктор Андреевич Шаповалов, занявший свою должность в том самом году, когда к власти пришел ныне действующий Президент, не отличался, по мнению своего непосредственного подчиненного, Дзержинца, ни особым умом, ни прозорливостью. Это был человек лет пятидесяти с небольшим, не заработавший на своей должности ничего, кроме язвы желудка и гипертонии. Шаповалов отличался гневливостью, был вспыльчив, но, подробно всем холерикам, отходчив. Виктор Андреевич обладал счастливой способностью пребывать в постоянной уверенности, что вспышки его гремящего гнева вгоняют всех подчиненных в трепет.

Дзержинец не ошибся. Едва он вошел в кабинет к директору, тот накинулся на него, словно коршун.