Иван Беляев - Фригорист

– Вы давно его видели? – спросил Петр Сидорович.

– Вчера утром, когда уезжала на дачу, – Галина стояла у раковины, не решаясь сесть рядом с мужчинами – они казались ей почти инопланетянами.

– Вы знаете, что он обслуживал холодильники в одной секретной лаборатории? – холодно продолжил расспросы Петр Сидорович.

– Не-е-ет, – растерянно протянула Галина, – а что, что-нибудь случилось?

– Случилось, – зловеще процедил Петр Сидорович, – и в ваших интересах нам помочь. Иначе мы не можем ручаться за жизнь вашего мужа.

Огорошенная таким мрачным заявлением, Галина на пару минут погрузилась в некое подобие транса. Она смотрела в окно тупым безразличным взглядом в то время, как у нее в мозгу прокручивались варианты дальнейшего развития событий – один страшнее другого. «День пошел наперекосяк, – печально констатировала она, – вначале с Виталиком, теперь вот с Сережкой творятся странные вещи!»

– Но он ничего не делал! – наконец пришла она в себя, – он честный человек и хороший работник!

Она выпучила глаза и с вызовом глядела на Петра Сидоровича. На мгновение она стала Галей, какой ее знали ее подруги и любовники – гордой, всегда сознающей свою правоту, неуступчиво-капризной.

– Вы, пожалуйста, успокойтесь, – с издевательски-елейной усмешечкой осадил ее Петр Сидорович, словно был психиатром, а Галина – очередной душевнобольной, требующей, чтобы ее считали Марией-Антуанеттой. – Я хочу попросить вас о пустяковой услуге: как только он появится, незаметно от него сообщите нам. Я оставлю вам телефоны.

Петр Сидорович достал из кармана пиджака авторучку, крохотный блокнотик и, вырвав из него страницу, черкнул на ней два ряда цифр.

– Не забудете? – с холодным блеском в глазах взглянул он на Галину.

– Да что он такого сделал-то? И кто вы такие, чтобы я сообщала вам о муже? – возмущение не утихало в Галином сердце.

– Я же показывал вам удостоверение, – неодобрительно качнул головой Петр Сидорович, – мы те, кто заботится о безопасности граждан.

Если бы Галина читала Кафку, она бы мигом сопоставила свое щекотливо-безнадежное положение с беспросветным существованием героя «Замка». Но она была далека от литературы, а потому просто подумала об открывшейся ее глазам бездне тоскливых дней, где не будет уже места для ее спокойной жизни, полной праздных услад и мелких житейских дел. Она чуяла, что жизнь ее сдвинулась с этого обкатанного полюса и теперь поплывет к иным берегам. И берега эти выглядели не райским пристанищем, а скалистым, лишенным растительности островом, где все грозит раздавить человека, посеять в нем ужас и смерть. Галя тряхнула головой, отгоняя тяжкие фантомы и решила максимально прояснить ситуацию.

– И чем мой муж нагрешил против этой самой безопасности? – Галина попробовала придать своему голосу максимум гордой незаинтересованности.

– Пока ничем, но в дальнейшем он может поставить под удар себя и свою семью, – загадочно ответил Петр Сидорович, – видите ли, мы подозреваем, что он стал несколько иным, не таким как раньше.

Галина с недоумением посмотрела на Петра Сидоровича, потом перевела испуганно-недоверчивый взгляд на его коллегу. Ее задело последнее замечание Петра Сидоровича. Она тешила себя тщеславной мыслью, что только она по-настоящему знает Сергея. А тут появляются люди, которых она видит в первый раз и которых Сергей, судя по всему, вообще не знает, и утверждают, что он стал другим, не таким как раньше. Они что, жили с ним, спали?

– Что вы имеете в виду? – всполошилась Галя, – он что, шпион или злодей?

– Нет, тут нет его вины… в том, что с ним произошло, – снисходительно уточнил Петр Сидорович. – Никто не ждал такой драматической развязки. Да мы и сами пока не на сто процентов уверены, что все вышло именно так, как должно было случиться согласно нашим предположениям…

Галине стало дурно от такой иезуитской уклончивости. Она казалась ей ширмой, за которой прячется темный провал ее испепеленного будущего.

– Вы можете объяснить? – с требовательной интонацией спросила она.

– Просто позвоните нам и ничего не бойтесь. Так будет лучше для всех. Если вы не сделаете этого, помните, жизнь вашего мужа и ваша собственная – в опасности. Мы поможем ему и вам справиться с нестандартной ситуацией. Вам понятно?

Петр Сидорович шлифовал слова, как ювелир – алмазы. Галя кивнула с подавленным видом. Она понимала, что этот чопорный аскет больше ничего ей не скажет. Мякоть ее души, сочная и упоительно-покорная, когда речь шла о наслаждении, и неподатливая как орех, если ей угрожала вторжением какая-нибудь горькая истина, болезненно сжалась, сморщилась, высохла и одревенела под железной ладонью отчаяния. На грудь навалилась могильная плита, а под ней притаилась сосущая кровь и соки пустота.

За два часа до визита к Галине Стрелковой Петр Сидорович в сопровождении Ильи Александровича посетил дом-лабораторию Штерна Виктора Данилыча. Обратив внимание на аквариумы, Петр Сидорович холодно намекнул хозяину рыбного питомника, что его лабораторию ждут не лучшие времена, если, встретившись со Стрелковым, он не сообщит о появлении приятеля по оставленным ему на бумажке телефонным номерам. Штерн струхнул. Рыбное хозяйство давало ему средства к существованию. Но Петр Сидорович ему не понравился, а потому в нем наряду с трезвой покорностью заговорила жажда противоречия и бунта. Он решил ничего не сообщать, а при встрече сказать Стрелкову, что пока им видеться не надо, так как за ним, Данилычем, следят. Таким образом он защитит и себя и друга.

– И не думайте обманывать нас, – усмехнулся напоследок Петр Сидорович, – мы сумеем вас проконтролировать.

Эта реплика еще больше укрепила Данилыча в принятом решении. Петр Сидорович был ему несказанно противен, он различал в нем угрозу для своего вольного житья, и, будучи от природы человеком смекалистым, нашел мудрый компромисс, который не затрагивал ни его гордости, ни его его интересов. Он улыбнулся Петру Сидоровичу, закрывая за ним дверь, а про себя послал его на три буквы.

Благодаря визиту Петра Сидоровича вокруг Стрелкова-невидимки, плавающего на поверхности сознания Штерна подобно осколку кораблекрушения, образовался новый ореол. Это была аура некой сказочной реальности, которая несмотря на всю ее неукорененность в житейском распорядке имела все же статус действительности. И Данилыч чувствовал, что нужно было быть ребенком, вот как его внучка, чтобы сочетая в представлении две эти взаимоисключающие категории, не сомневаться в своем психическом здоровье, либо в том, что попал в причудливый мир детских вымыслов. Невидимый Стрелков словно стал материализоваться и Данилыч набрел на странное открытие: оказывается, что чем больше людей верят в существование отдельного человека, тем больше у того шансов считаться существующим. Таким образом, сам того не зная, Данилыч стал думать в унисон Юму, сказавшему однажды, что «существовать – значит быть воспринимаемым». Этот афоризм подвергался всегда оголтелой марксистской критике и Данилыч, конечно, слушал в школе всю эту тарабарщину вроде доктрины о независимом от сознания бытии окружающего мира. И если бы только он был способен удерживать в мысли две линии (два философских положения), вместо одной, он бы поразился масштабам до сих пор царящего в умах предрассудка.