Святослав Логинов - Мёд жизни (Сборник)

Большаком рать идёт. Не солдатские баталии – ополчение. С посадов мастеровой люд, с деревень – чёрные мужики. И амуниция поплоше, и ружьё со всячиной.

– Эй, мужичок, собирайся! Не время сейчас за стогом прятаться, твоим вилам иное дело есть. На Крайнем Рубеже война гремит, видимо-невидимо нелюди привалило. Челубеки себе в помощь всякую погань пригнали: змея ползучего да змея летучего. Огнём палят, ядом прыщут. Сегодня срок пришёл землю не боронить, а оборонять.

Микола оставил вилы, смахнул со лба выпотную соль:

– Эвон вас сколько! Поди, и без меня управитесь. А мне и тут трудов не переделать. У вас своя служба, у меня своя.

Смирная Чёлка, понурив голову, стояла у опушки, хрумкала первым грибом. Вот и колосовики пошли, и кукушки давненько не слыхать. Значит, озими в колос вышли. Опять же, сенокосу конец, до самого леса всё выкошено и по полянам пройдено. А отаву подкашивать ещё не скоро.

Микола стреножил Чёлку, хлопнул по впалому боку. Иди, отъедайся, скоро тебе опять дело сыщется. Лошадь ушла к кустам, где трава посочней и не так донимает кусачий зуд. А Микола с серпом в руке двинул к дальней полосе, где давно уж выколосились озимые. Серп ещё с зимы зазубрен да оттянут, только что сам не жнёт.

Рожь стояла высоченная. Веский колос, словно из золота отлитый, изгибался к земле, готовый пролить созревшие зёрна. В самую пору с сенокосом обрядился, жать пора.

Первую пясть скрутил в жгут, венцом повязал вокруг головы. Вторую – тоже в жгут и на землю бросил. А уж потом пошёл жать безостанно. Набирал полную пясть стеблей, единым движением подрезал их всех высоконько над землёй, чтобы травяная мелочь в сноп не попала, и кидал поперёк жгута. Как набиралось полное бремя, обвязывал жгутом и ставил готовый сноп на попа. Кругом устанавливал ещё десять снопов, а двенадцатый сверху, прикрыть братьев от росы и случайного дождика. Дюжина снопов – скирда, или купа. Сто куп сожнёшь, тут и дню конец. А каково после такого дня спину распрямлять, знает тот, кто сам жанывал.

Косой, конечно, скорей рожь повалить, да потом замаешься сорную траву из хлеба выбирать. И без того васильки да колючие чертополохи под руку лезут. Хороши васильки во ржи, да плохи в снопе.

С дороги плывёт тележный скрип: едет большой обоз. Бабы-маркитантки да шинкарки – солдат кормить-поить, милосердные сёстры – пораненных лечить, прачки – обстирать да обшить служивых, а следом – просто веселухи, которым работа ночью. А куда деться? – без этого дела и воевать скучно.

– Гляньте, девки, мужик бабьим делом мается! Эй, жнец, не стыдно за чужими спинами хорониться? Воевать побоялся – с нами иди, найдём тебе работу кухонным мужиком! На Крайнем Рубеже тяготно, объявилась средь нелюди тёмная Могула. Вползает к войску туманом, слабит силы, насылает лихорадку да лихоманку, душу блазнит и голову мутит. Одним мужикам супротив Могулы не выстоять, так и мы на войну пошли. Только ты засел, что гнилой пень в чаще! Собирайся живой ногой!

Микола венок снял, на сноп нацепил. Сверху серп пристроил.

– Езжайте, бабоньки, езжайте… У вас своя служба, у меня своя.

Зарево над Крайним Рубежом такое, что днём видать. Только Миколе недосуг впустую глаза лупить. Хлеб на току просох, сам из колоса сыплется. Снопы Микола уложил в ряд, взялся за цеп. С глухим «шурх!» упал первый удар. Рукоять цепа лёгкая, осиновая, а било дубовое, для вескости. Такую работу втроём удобно справлять: двое бьют, а третий, слабомощный, снопы подаёт да под ударами поворачивает. А тут одному приходится: и вилами, и билами – пособить некому, весь народ на Крайнем Рубеже стоит.

Широкой деревянной лопатой Микола отгрёб в сторону выбитое зерно. Задует ветер, тогда хлеб можно будет провеять и ссыпать в сусек. А пока пусть ждёт. Коли завтра с утра ветра не станет, надо будет запрягать Чёлку и перепахивать под пар дальний клин. Ничо, управится лошадушка, сенокос да жатва для лошади время праздное, отдохнула Чёлка, раздобрела, силой налилась.

Микола отряхнул с одежды мякинную труху, охлопав себя ладонями. Ладони словно две выглаженные временем доски, затвердели пластами тяжёлых мозолей. Прибрал цеп, вилы и лопату, вышел из-под навеса. Прислушался. Со стороны большака слышался конский топот.

Конь был хорош, буланой, не чета сивой Чёлке. И всадник сидел на нём крепко, по всему видать – гонец, привыкший к долгой скачке. А скачка была долгой, о чём говорила густая дорожная пыль, покрывавшая и коня, и седока.

Всадник спешился, попросил напиться. Микола вынес ковшик ключевой воды. Подождал вежливо, а принимая пустую посудину, спросил:

– Издалёка?

– Да уж не из близка, – одышливо ответил гонец. – Всю землю обскакал. Тяжко на Крайнем Рубеже, мочи нет стоять. Объявился у нелюди чародей и некроман Байстрюк Бабаевич. Всех челубеков побитых поднял, змей порубленных оживил. Теперь каждую нелюдь дважды убивать приходится. Предел людям пришёл. Меня за подмогой послали, а подмоги и нет. Во всех городах побывал, все посады объездил, в каждую деревеньку заглянул – никого народу не осталось. Одни калечные да увечные, детишки малые да старушки-задворенки. Хорошо хоть тебя встретил, всё не один вернусь. Собирайся, мужик, на брань пора.

Микола слушал набычась. Потом упрямо проговорил:

– Сошку, значит, под ракитовый куст, как в былинах-небывальщинах… А кормиться чем? Я тебе так скажу: когда на засеках густо, то в сусеках пусто. Извиняй, мил человек, но у тебя своя служба, у меня – своя.

– Вижу я, что ты не с безделья пухнешь, а весь в трудах, – согласился гонец, – только сегодня иное дело важнее.

– Нет дела важнее, чем землю пахать. Ты воевал, а я хлеб добывал, – кто из нас нужнее? Жать да родить нельзя погодить.

– Войне тоже годить не прикажешь. А ты вот о чём подумай, мужик, – хутор твой совсем неподалёку от Крайнего Рубежа стоит, эвон, как зарево полыхает! А из всего народу один ты на войну не пошёл. Так теперь смекай: войско устало, подмоги нет… Прикажут генералы отступить на ближние рубежи к засечным борам, отдадим врагу малую пядь земли, зато нелюди там биться несподручно, там отстоимся. А тебе каково придётся? Ведь на той малой пяди твой хутор стоит. Дом твой челубеки пограбят, поля змеи поганые потравят, самого тебя злая Могула да чернокнижный Байстрюк так изурочат, что подумать страшно и глянуть тошно. Небось пожалеешь, что за чужой спиной отсидеться вздумал!

Микола колпак мял, словно не зная, что сказать. Потом спросил невпопад:

– Скажи-ка ты мне, гонец, всю ли ты землю оглядел? Не заплохел ли какой край, не похилился? Нет ли недороду, али падёж где начался?

– Всю как есть обскакал до последней заимки. Покуда враг не пришёл, цветёт земля, как и прежде цвела. Нивы распаханы, луга покошены, скот плодится, в садах яблоки наливаются, и закрома всюду полны.