Сергей Малицкий - Компрессия

Когда-то Кидди считал, что ему везет с женщинами только потому, что он очень хочет, чтобы ему с ними везло. Он думал, что лучший способ ухаживания – это искренность и уважение. Это было самое простое и действенное – не врать. О неприятном лучше умалчивать, об остальном врать не следует. Если ты хочешь женщину, пусть даже она лишь недавно перестала быть сопливым подростком, самое лучшее – так ей и сказать. Ему казалось, что где-то внутри него таилась неутоленная жажда по женскому теплу и вниманию, которая оказывает магнетическое воздействие на женщин. Впрочем, он думал так и еще до первого сексуального опыта. Он относился ко всем без исключения женщинам как к неземным существам. Даже тогда, когда в силу возраста взрослеющие обитатели пятиместной квартиры университетского городка все разговоры сворачивали на девчонок, Кидди смеялся над сальными шуточками только за компанию. Он смеялся, но с трепетом ждал не только первой близости, но и любви, которую исподволь готовил в собственном сердце. На его счастье, она не нашла достойного применения. Девчонка, которая позволила ему испытать мужское естество в деле, оказалась чересчур цинична, даже если эта циничность была тщательно отрепетированной маской. Она с показным равнодушием дождалась, когда он перестанет пыхтеть, вытерлась его же рубашкой, поднялась с растерзанной кровати и вернулась к застолью, от которого несколько минут назад оторвалась с большой неохотой. Через полчаса после ее ухода в квартиру вернулись улыбающиеся друзья Кидди.

– Ничего-ничего! – похлопал его по плечу Миха.

– Надеюсь, ты ее не обидел? – строго спросил Рокки.

– А она тебя? – полюбопытствовал Брюстер.

Стиай, все еще худой и неуклюжий, но уже обстоятельный и целеустремленный, взял Кидди за плечо и вытолкнул на кухню. Там он бросил ему пузырь сока и сел напротив.

– Я не буду ничего у тебя спрашивать о том, как и что ты делал с этой девчонкой, – сразу же предупредил он напрягшего скулы Кидди. – Я просто скажу тебе то, что думаю. Это важно! – предупредил он протестующий жест Кидди. – У тебя не было матери, и хотя мать советчицей быть не может, но ты мало дышал женщиной. Это плохо, Кидди. Я скажу почему. Твоя душа хочет тепла. А когда душа хочет тепла одновременно с тем, что хочет друг в твоих штанах, человек по имени Кидди может легко ошибиться. Я позвал сегодня в гости не самую лучшую девчонку. Такую, чтобы сложно было в нее влюбиться. Хотя ведь таких большинство. Меня так учил отец. Он мне говорил: много ли среди твоих друзей парней с крепкими плечами, плоским животом, длинными ногами и прямой шеей? Я ему ответил, что не приглядываюсь к парням, но в команду легкоатлетов подойдет один из десяти, хотя результатов достигнет один из ста. «Так вот, – сказал мой отец, – среди девчонок достаточно смазливых и хорошеньких, но в команду, которую тебе захочется тренировать, подойдет одна из десяти или из ста. Но даже из избранных ни одна может тебе не подойти. Не хватайся за первую попавшуюся, ты можешь прикипеть к ней так, что отрывать с кровью придется, но выиграть она тебе не поможет. Переспи с десятью. Дай себе зарок переспать с десятью, и только потом задумывайся не над тем, кто тебе нравится больше, а с кем из них ты был бы готов прожить всю жизнь! И я уверен, что тебе захочется отогнать эти мысли и познакомиться еще с парой десятков, ну или хотя бы подумать над выбором еще лет десять!»

– А ты не задумывался о простом? – Кидди постарался говорить спокойно, хотя тошнота все еще стояла у него возле горла. – Ты не задумывался о том, что когда ты доберешься до второго или третьего десятка, то поймешь, что твоим счастьем была, к примеру, третья, но она уже выскочила замуж, да и думать забыла про тебя?

– Задумывался, – ухмыльнулся Стиай. – Только тут ведь как: если она и в самом деле твое счастье, то твоим и останется, а если замуж выскочила, так не твое уже, о чем горевать?

– Не нравится мне это, – опустил голову Кидди. – Все-таки не билеты на экзамене тащим.

– Так ты и не на экзамене, – поднялся Стиай. – Ты на практике! И они, кстати, тоже! Эта вот обжора практику, считай, провалила, хотя и она мечтает, наверное, о ком-то. С другой стороны, я видел такую же, которая тоже только ноги раздвигать и в потолок смотреть умела, а потом попала в хорошие руки, подсела на спортивные танцы, теперь на нашего брата смотрит как на пузыри с тоником в баре. Ты главное пойми, мне отец сразу добавил, пока я исключительностью своей проникнуться не успел. Так и сказал: будь у него дочь, он ее этими же словами бы так же наставлял. Правда, добавил бы чуть-чуть о том, что на пороге со всяким переговорить можно, а в дом пускать только того следует, кого выгонять сразу не захочется.

Было что-то в Стиае основательное. Он умудрялся, как и Кидди, оставаться одиночкой, но вместе с тем никогда не отрывался от компании, каким-то странным образом оказывался во главе любого начинания. Советов он Кидди больше не давал. Они ему и не требовались. Хватило одного, которым Кидди постарался воспользоваться со всем тщанием, который и был еще одним источником того самого «везения» с женщинами. Он начал дружить сразу со многими, и в этом общении с множеством, которое он отбирал прежде всего не по внешней привлекательности, а по какой-то отзывчивости и открытости, ему удавалось и со многими сближаться, и легко уходить от близости, и вообще чувствовать себя легко, поскольку состояние дружбы как бы само собой перечеркивало возможную любовь, потому что переспать с симпатичным другом казалось многим девчонкам вполне возможным, а переходить к любви – чего ради? Дружбу ради этого ломать? А стоит ли оно того? Не слишком ли добр со всеми и легкомыслен по отношению к себе этот на первый взгляд замкнутый, хоть и вечно улыбающийся паренек? Хотя, кто его знает, что они думали о нем на самом деле? Моника уж точно думала нечто другое. Она потянула на себя Кидди уже на второй встрече, вскоре устроила глупую сцену ревности, чем вынудила Кидди демонстративно заняться ухаживанием за ее подругой. Впрочем, Ванда быстро смекнула, что от Кидди она вряд ли дождется хотя бы какого-то постоянства, и начала тормошить зубрилу Брюстера, но дело было сделано. Моника так же демонстративно взялась за Миху. Она была слишком красива и самолюбива, чтобы вписываться в предостережения Стиая. А Миха их, скорее всего, вовсе не слышал.

Уже потом Кидди задумался, значили бы для него хоть что-то слова Стиая, если бы тогда, на первых курсах академии, он столкнулся бы с Сиф. Замер бы он как пораженный молнией или отверг ее так же, как отверг Монику, почувствовав, как что-то, не подчиняющееся ни здравому смыслу, ни ему, ни самой Монике, отплевываясь взаимными оскорблениями, соединяет их и соединяет, в то время как сошедший с ума Миха часами лежит, уставившись в потолок, с блаженной улыбкой. Смог бы Кидди броситься на Стиая с кулаками, как это сделал Миха, когда его широкоплечий приятель обнял во время танца Монику слишком крепко и позволил рукам чуть больше, чем казалось уместным? Стиай перехватил кулак Михи в воздухе, почувствовав его гневное сопение еще спиной. Перехватил и тут же отправил Миху в нокаут. Потом выплеснул ему на лицо пузырь газированной воды, отогнал растерявшуюся Монику и сказал в лицо пришедшему в себя другу: «Прости, Миха. Я не трону ее никогда». И не тронул. Так отчего же Моника осталась с ирландцем – из-за Стиая или назло Кидди? И почему Миха так и не бросился с кулаками на Кидди?