Сергей Малицкий - Компрессия

– Я всего лишь подчинился распределению, – протянул руку старику Кидди. – За полтора года кое-что понял, но пока не знаю, надолго ли задержусь в опекунстве. Приглядываюсь. Но если даже выберу другой путь, это произойдет не раньше, чем разберусь в устройстве всепланетной системы безопасности.

– На это может уйти еще не один год! – скрипуче хихикнул состоящий из одних морщин Билл, пряча руку под плед и зябко поднимая плечи. – В моем представлении вся система опекунства, несмотря на ее очевидную гениальность, – это тяжелые путы на руках человечества. И контроллеры-чипперы ее звенья! Эти браслеты на наших запястьях суть пластиковые кандалы человечества! Опекунство ведет к деградации, дорогой Кидди. Ребенок, которого не научили падать, вырастет и однажды разобьется насмерть там, где наш предок в лучшем случае набил бы себе шишку. Опекунство – это пожизненная нянька каждого из нас.

– К счастью, она пока не применяется нигде, кроме Земли, – заметил Стиай.

– А вот это зря! – не согласился Билл. – В космосе она как раз бы и пригодилась! А уж на Земле… Я сочувствую вам, Кидди. Вы занимаетесь не только вредным, но и бесполезным делом. Вся ваша система опекунства – это попытка в тысячный раз упорядочить то, что уже давно и довольно безжалостно упорядочено. Только подумай, Стиай, на какую скуку отличники академии готовы истратить годы молодости! Некоторые могли бы прожить за это время целую жизнь.

– Для того чтобы прожить целую жизнь, однажды может хватить и одного дня, – подмигнул Кидди Стиай и шагнул в сторону. – А вот и Пасифея! Дочка Билла!

Именно тогда все и началось. Именно тогда плавное течение жизни дало сбой. Или превратилось в полет. Это потом Кидди поймет – для того чтобы быть непохожим на других, непохожим надо быть изнутри. Это потом он поймет – молчать можно не только для того, чтобы слушать, но и для того, чтобы не слышать. Это и многое другое произойдет потом, а тогда он просто замер с ладонью на лямке сумки, потому что увидел женщину, которую искал.

Она была не низка, не высока. Насколько позволял разглядеть тело толстый свитер – не слишком тонка, не слишком широка в кости. И ноги ее были не коротки, не чрезмерно длинны. И плечи ее оказались именно такой ширины, которая, как и все в ней, питалась той самой красотой, возникающей не из-за случайного сочетания привнесенных предками черт, а от гармонии, свойственной всякому совершенному существу или механизму. Впрочем, это Кидди рассмотрел и обдумал уже потом, а тогда он просто стоял и не понимал, отчего эта незнакомая, но такая родная с первого взгляда женщина с чертами лица, которое не надоест видеть по утрам и через пятьдесят лет, с короткой пепельной стрижкой и открытой шеей, целовать которую невозможно, потому что счастливец неминуемо должен потерять сознание, приблизившись к ней, отчего это неземное существо, которое плоть от плоти небо, море, ветер и начинающее согревать плечи солнце, отчего она не отводит глаза?

Сиф сделала три или четыре шага к нему. Точнее, она перелилась из точки у решетки для барбекю в точку возле Кидди. Плавно и восхитительно исчезла там и возникла здесь и сказала только два слова, поэтому Кидди не запомнил голос.

– Мясо здесь?

Сиф протянула руку, погладила Кидди по щеке, словно смахнула с него внезапный столбняк, замерла, приложив ладонь ко лбу, прикрыла глаза и через мгновение обернулась к Биллу.

– Что-то интересное? – вежливо улыбнулся старик.

Она кивнула, поймала лямку сумки и легко сняла ее с плеча.

– Плюс один! – весело закашлялся Миха.

– При количестве жертв любовных чар Сиф, значительно превышающем тысячу единиц мужского и, по слухам, женского пола, прибавление очередного несчастного к этому списку, в сущности, не меняет статистику, – прищурился Стиай.

– Ну уж нет! – отмахнулся Миха. – Лично я вообще не участвую в твоей статистике, а прибавление к подобному списку тебя, Сти, незамеченным пройти не могло!

– Я этот список возглавляю! – крякнул Стиай и приобнял Сиф за плечи. – Хотя похвастаться успехами в соискании взаимности не могу. Никто не может! Что, Кидди? Попробуешь растопить сердце снежной королевы? За несколько лет это может у тебя получиться! Но без каких-либо гарантий. Что касается тебя, Миха, ты больной человек, хотя болезнь твоя не только неизлечима, но и не менее прекрасна. Не так ли, Моника?

Кидди оглянулся. На показавшемся ему вдруг некрасивым лице Моники застыла улыбка.

– Как это произошло? – прошептал Кидди, чувствуя, что рука его тяжелеет, но не решаясь пошевелить ею. – Когда?

– Так и произошло, – ответила Моника. – Сердце. Полгода назад. Я не стала тебе сообщать. Да ты ведь и не очень жаждал общения со мной?

– Что за бред? – не понял Кидди. – Разве он был болен? Какое сердце? Легче из купе выпасть, чем упустить больное сердце! Чиппер был у него на руке?

Она сама слетела, сползла, снялась с его пальцев, изогнулась, повернулась к нему гневным напряженным лицом, неожиданно красивая и молодая, и отрывисто вымолвила дрожащими губами:

– Я не хочу об этом говорить. Не хочу об этом говорить! Не хочу!!! За ним приезжали Рокки и Брюстер. У них и спрашивай, что у него с сердцем!

– А что ты думаешь сама? – спросил Кидди.

– Ничего! – выкрикнула Моника, и тут Кидди понял, что он должен сделать с собственной рукой. Не сводя взгляда с дрожащих губ Моники, потому что смотреть ей в глаза Кидди не мог, он положил пальцы в рот, почувствовал ее солоноватый вкус и подумал, что вкуса Сиф не помнит, да и при чем тут Сиф, если Моника уже ползла по нему, чиркая сосками по коленям, животу, груди. Ползла, чтобы отнять собственный вкус, слизать с его языка и губ и утопить клокочущую в горле истерику у него на плече.

Марк Котчери, советник корпорации «Тактика» на Луне, сидел в баре на месте Кидди и разговаривал через высокую стойку с его женщиной. Остановившись в дверях, Кидди раздраженно осмотрел пустой в неурочный час зал, шагнул в сторону и устроился в углу. Магда бросила на него быстрый взгляд и включила тихую музыку. Древний хрипловатый голос чернокожего трубача в который раз показался Кидди неуместным среди мягкого пластика на фоне огромных окон, за которыми переплетались щупальца и ангары базы и рассекала звездное небо близкая линия ломаного горизонта, но это была его музыка. С закрытыми глазами она засасывала в себя мгновенно. И включена она была именно для Кидди.

И все же раздражение не проходило. С первого же появления на базе советника в Котчери раздражало все – и подчеркнутая высокомерность, и безупречная выправка, которая странным образом сочеталась со свободной, дорогой одеждой, и показная любезность, и несомненный ум. Но теперь больше всего – то, что он разговаривал с Магдой, с женщиной, которая еще несколько часов назад лежала у Кидди на груди и водила тонким пальцем по его губам.