Джон Уиндем - Мидвичские кукушки

– Если можно, еще немного, – сказал он.

Когда она вернулась, Зеллаби прикуривал сигарету трясущейся рукой, но его лицо уже начало приобретать обычный цвет.

– Вы видели, сэр? – спросила она.

– Да, видел, миссис Уильямс, – кивнул он. – Но я не заметил, кто был за рулем.

– Молодой Джим Поули, с фермы Дакр – это в сторону Оппли.

Гордон Зеллаби покачал головой.

– Знаю его, хороший парень.

Она кивнула.

– Да, сэр. Милый мальчик, Джим. Не из этих юных дикарей. Не понимаю, что с ним случилось, совсем на него не похоже. Бедный Джим, он всегда ездил очень аккуратно.

– Так вы не все видели? – спросил Зеллаби.

– Я услышала, как с ревом пронеслась машина, и еще подумала, что это какой-то сумасшедший. Потом глянула в окно и как раз увидела, как машина врезалась в стену. Люди побежали туда, и кто-то крикнул, что это Джим Поули.

Зеллаби отпил из бокала и взял сигарету.

– Перед этим он сбил одного из Детей, – ровным голосом сказал он. Потом, вспомнив, что миссис Уильямс в Потерянный день тоже получила ребенка – девочку, добавил: – Одного из мальчиков. Полагаю, не очень серьезно, но его отбросило с дороги.

– Одного из Детей… – повторила она и замолчала на полуслове. Выражение ее лица изменилось. – О Господи, сэр! Вы же не думаете?.. О, нет, не могли же они… – Она уставилась на него, оборвав фразу.

Зеллаби постепенно приходил в себя, хотя все еще выглядел на несколько лет старше, чем час назад. Он задумчиво покрутил в руке бокал с остатками бренди.

– Другие тоже видели это, – сказал он. – Спросите у них, как все было. – Он допил бренди. – Учиться никогда не поздно, хотя процесс этот становится все болезненнее. Возможно, я бы не был так потрясен, если бы за всю мою долгую жизнь, мне уже довелось стать свидетелем преднамеренного убийства…

Когда Зеллаби закончил свой рассказ, я перевел взгляд на Бернарда. Лицо его ничего не выражало.

– Вы полагаете, что это сделали Дети, что они заставили его врезаться в стену?

– Я не предполагаю, – сказал Зеллаби, с сожалением качая головой, – я утверждаю. Они сделали это точно так же, как заставили своих матерей привезти их в Мидвич.

– Но свидетели, те, кто давал показания…

– Они прекрасно осознают, что произошло. Но вынуждены говорить только о том, что видели.

– Но если, как вы говорите, они знают…

– Ну и что дальше? Что бы сказали вы, если бы всё знали и вам пришлось бы выступать в качестве свидетеля? В подобного рода делах заключение должно быть приемлемо для властей – то есть приемлемо для мифического «здравомыслящего человека». Представьте, что в вердикте будет заявлено, что парня заставили убить себя; вы думаете, это пройдет? Нет, конечно. Начнется второе следствие, которое придет в конце концов к «разумному» заключению, которое, в свою очередь, в точности совпадет с тем, что мы имеем сейчас. Так чего ради свидетелям рисковать?

Вам нужны доказательства? Подумайте о том, как вы сами относитесь к этому. Вы знаете, что благодаря своим книгам я пользуюсь некоторым авторитетом, и знаете меня лично, но чего стоят мои аргументы с привычной позиции «здравомыслящего человека»? Практически ничего. Ведь даже когда я рассказываю вам, что же в действительности произошло, ваша первая реакция – попытаться объяснить все это как-то иначе. Хотя вы-то должны поверить мне скорее других, друг мой. В конце концов, вы же были здесь, когда Дети заставили своих матерей вернуться.

– Но разве можно сравнить это с тем, что вы рассказали мне сейчас? – возразил я.

– Можно. Объясните, пожалуйста, насколько существенна разница между тем, когда вас принуждают сделать то, что для вас неприятно, и тем, когда это гибельно? Давайте, давайте, друг мой, похоже, за время своего отсутствия вы отвыкли от невероятного. Рационализм полностью завладел вами. А здесь невероятное встречает нас на пороге чуть ли не каждое утро.

Я воспользовался возможностью переменить тему.

– Настолько невероятное, что Уиллерс, наверное, отказался от своей идеи про всеобщую истерию? – спросил я.

– Он отказался от нее незадолго до своей смерти, – ответил Зеллаби.

Это известие меня ошеломило. Я собирался спросить у Бернарда о докторе, но за разговором забыл.

– Я и не знал, что он умер. Ему же было чуть больше пятидесяти, верно? Как это случилось?

– Принял слишком большую дозу снотворного…

– Он… вы хотите сказать… Но Уиллерс не из таких людей!

– Согласен, – сказал Зеллаби. – В официальном заключении было сказано: «нервное расстройство». Фраза, конечно, многозначительная, но ничего не объясняющая. Можно, конечно, переутомиться настолько, что результатом станет нервное расстройство, но в действительности никто ни малейшего понятия не имеет, из-за чего он это сделал. Бедная миссис Уиллерс, конечно, тоже. Поэтому пришлось удовлетвориться официальным заключением. – Он помолчал и добавил: – Только когда я понял, каким будет заключение по делу молодого Поули, я начал задумываться насчет Уиллерса.

– Неужели вы думаете, что это тоже Дети? – сказал я.

– Не знаю. Но вы сами сказали, что Уиллерс был не из таких. Теперь выясняется, что наша жизнь здесь в значительно большей опасности, чем мы думали. Неприятная неожиданность. Представьте себе, что вместо Джима Поули в этот трагический момент там, за поворотом, могла оказаться Антея или кто-нибудь еще. Вдруг становится ясно, что и она, и я, и любой из нас может случайно причинить Детям боль или вред, в любой момент. Этот несчастный парнишка ни в чем не виноват. Он изо всех сил пытался никого из них не зацепить, но не сумел. И в приступе гнева и в отместку они убили его. И значит, мы должны что-то решать. Что касается меня, то мне в любом случае не так уж долго осталось жить, а это, пожалуй, самое интересное в жизни явление, с которым я когда-либо сталкивался. Мне бы очень хотелось посмотреть, что будет дальше. Но Антея еще слишком молода, да и Майкл пока что полностью зависит от нее…

– Вы всерьез думаете о том, чтобы уехать? – вмешался Бернард.

Зеллаби нахмурился.

– Мы уже отправили отсюда Майкла, но я еще не решил, не пришло ли время уехать и Антее. Последние несколько лет мы живем как на склоне действующего вулкана. Разум подсказывает, что внутри него копится огромная сила, и рано или поздно произойдет извержение. Но время идет, а ничего не происходит, кроме случайных толчков, и вы начинаете думать, что извержение, казавшееся неизбежным, может быть не случится вообще. Начинаешь сомневаться… Но я задаю себе вопрос: история с Джимом Поули – что это, просто более сильный толчок или первый признак извержения? Не знаю.

Несколько минут спустя на веранде появилась Антея Зеллаби, также мало изменившаяся с тех пор, как я видел ее в последний раз. Она была настолько занята своими мыслями, что лишь с видимым усилием сумела переключить внимание на нас, и после короткого обмена любезностями снова ушла в себя. Атмосферу несколько разрядило появление подноса с чаем.