Джон Уиндем - Мидвичские кукушки

За обедом, однако, Зеллаби приложили все усилия к тому, чтобы разговор не касался Мидвича и его проблем. Бернард казался погруженным в свои мысли, но я оценил усилия Зеллаби и, слушая его рассуждения о том, что обществу для обуздания разрушительной энергии молодого поколения желательно иногда проводить более жесткий курс, закончил трапезу в значительно более ровном состоянии духа, чем начал.

Лишь когда с визитом пришел мистер Либоди и мы перебрались в гостиную, на нас вновь навалился груз мидвичских проблем. Преподобный Хьюберт был очень озабочен и выглядел намного старше, чем можно было ожидать спустя восемь лет.

Антея Зеллаби принесла еще одну чашку и налила ему кофе. Видно было, что викарий не знает, как начать разговор, но, когда он наконец отставил пустую чашку, я понял, что сдерживаться он больше не в состоянии.

– С этим надо что-то делать, – объявил мистер Либоди.

Зеллаби задумчиво посмотрел на него.

– Дорогой мой викарий, – мягко напомнил он, – об этом мы говорим уже несколько лет.

– Я хочу сказать, что надо что-то делать быстро и решительно. Мы сделали все возможное, чтобы найти для Детей подходящее место и сохранить некоторое равновесие – и по-моему, у нас получилось не так уж плохо, – но это лишь временные меры, импровизация, и дальше так продолжаться не может. Нам нужен какой-то кодекс, предусматривающий существование Детей и распространяющий на них действие законов так же, как и на всех нас. Если общепринятые законы не распространяются на какую-то часть общества – это начало анархии. Подрывается доверие к властям, появляется неуважение к закону, и люди начинают думать, что, кроме них самих, никто не сможет их защитить. Именно это и произошло сегодня днем.

– Если помните, мы предвидели проблемы подобного рода, – снова напомнил Зеллаби. – Мы даже послали соответствующий меморандум присутствующему здесь полковнику. И что же? Вы, полковник, передали его в высшие инстанции, на этом все и закончилось. Хотя, должен признаться, я их вполне понимаю, поскольку до сих пор не вижу способа заставить Детей подчиняться какому бы то ни было закону, если они этого не желают.

Мистер Либоди беспомощно сплетал и расплетал пальцы.

– Что-то должно случиться, – сказал он. – Котел перегрет, и взрыв может произойти в любую минуту – достаточно подобного случая, чтобы события стали непредсказуемыми. Почти все мужчины поселка собрались сегодня в «Косе и Камне». Никто никого специально не звал – они пришли туда сами. Это может послужить тем самым поводом, которого они ждали давно.

– Повод? – спросил я. – Не понимаю…

– Кукушата, – объяснил Зеллаби. – Вы же не думаете, что мужчины когда-либо по-настоящему любили этих Детей, верно? Большей частью они делали вид – ради своих жен. Если принять во внимание, насколько оскорбленными они должны себя чувствовать, это делает им честь.

– Это действительно нелегко, – согласился мистер Либоди. – Нормальные семейные отношения разрушаются. Вряд ли найдется мужчина, который относился бы к Детям без ненависти.

– И вы думаете, что эта история с Поули сыграет роль детонатора? – спросил Бернард.

– Может сыграть. Если не это, то что-нибудь еще, – с несчастным видом сказал Либоди. – Если бы только можно было что-нибудь сделать!

– Сделать ничего нельзя, друг мой, – решительно сказал Зеллаби. – Ни вы, и никто из нас не в состоянии что-либо сделать, поскольку инициатива не в наших руках; это зависит от самих Детей. Мы даже не в состоянии предвидеть их действия, так как имеем лишь самое общее представление о том, чего они хотят и как они думают. Кстати, что с тем мальчиком, в которого стреляли?

– Им занимается доктор Эндерби на Ферме. Нужно извлечь довольно много дробин, но доктор считает, что все будет в порядке, – сказал викарий.

– Надеюсь. Иначе здесь начнется настоящая вражда, – сказал Зеллаби.

– У меня такое впечатление, что она уже началась, – грустно заметил Либоди.

– Еще нет, – сказал Зеллаби. – Для этого нужны две враждующие группы. Пока же имеет место лишь агрессия со стороны поселка.

– Неужели вы сомневаетесь, что именно Дети убили обоих братьев Поули?!

– Нет, но это не было нападением. Я все-таки немного знаю Детей. В обоих случаях это была защитная реакция. Слишком мощная, согласен, но по сути это скорее неумышленное убийство. Оба раза они были спровоцированы, сами же они не провоцировали никого. Фактически единственную попытку преднамеренного убийства совершил Дэвид Поули.

– Если кто-то сбивает вашего спутника машиной, а вы его в ответ убиваете, – сказал викарий, – то, я считаю, это самое настоящее убийство, и именно это кажется мне провокацией. Для Дэвида Поули это была провокация. Он ждал, что справедливость восторжествует, но ожидания его не оправдались, и тогда он взял инициативу на себя. Так что это было – преднамеренное убийство или справедливый приговор?

– Справедливым приговором это уж точно назвать нельзя, – твердо сказал Зеллаби. – Это месть. Он пытался убить одного из Детей, выбранного наугад, за действие, которое они совершили все вместе. Но что действительно вытекает из этих инцидентов, друг мой, так это то, что законы, изобретенные одними разумными существами, по сути никак не применимы к существам с совершенно иными возможностями.

Викарий уныло покачал головой.

– Не знаю, Зеллаби… Не знаю… Я даже не могу с уверенностью сказать, можно ли судить этих Детей за убийство.

Зеллаби поднял брови.

– «И сказал Бог, – процитировал мистер Либоди, – создадим человека по образу Нашему, по подобию Нашему…» Очень хорошо, так что же такое эти Дети? Кто они? Образ не означает внешнее подобие, иначе любую статую можно было бы считать человеком. Важен внутренний образ – дух, душа. Но вы мне говорили, и обстоятельства заставляют в это поверить, что Дети не обладают индивидуальными душами – у них одна общая мужская душа и одна общая женская, и они гораздо могущественнее, чем мы можем себе представить. Так что же они такое? Они лишь выглядят как люди, но природа их совершенно иная. Убийство – по определению – это лишение жизни кого-то из себе подобных. Но если мы убьем одного из них или они убьют одного из нас, будет ли это убийством? Похоже, что нет. Можно пойти и дальше. Если они принадлежат к другому виду, не имеем ли мы право – а может быть, это наш долг? – бороться с ними, чтобы защитить свой собственный вид? Или мы должны относиться к ним как к себе подобным, поскольку выглядим почти одинаково? Не знаю… Я уже окончательно запутался…

– Запутались, друг мой, запутались, – согласился Зеллаби. – Всего несколько минут назад вы говорили, что Дети совершили убийство обоих братьев Поули. Теперь вы утверждаете, что если мы убьем их, то это убийством не будет. Я не могу избавиться от ощущения, что любой суд, как светский, так и духовный, счел бы подобное предположение неудовлетворительным с этической точки зрения.