Клиффорд Саймак - Город

Конечно, можно им рассказать об этом. Выйти на улицу, хватать каждого за рукав и держать, пока все не выскажу. И ведь они меня поймут, на то и джуэйнизм. Поймут, но вдумываться не станут, отложат впрок где-нибудь на задворках памяти, а извлечь оттуда потом будет лень или недосуг.

Будут предаваться все тем же дурацким занятиям, развлекаться все теми же бессмысленными хобби, которые заменили им труд. Рендолл с его отрядом шалых роботов ходит и упрашивает соседей, чтобы позволили переоборудовать их дома. Бэлентри часами изобретает новые алкогольные напитки. Ну, а Джон Вебстер убивает двадцать лет, копаясь в истории единственного города Земли. Тихо скрипнула дверь, и Вебстер обернулся. В комнату неслышно вошел робот.

Да, в чем дело, Оскар?

Робот остановился – туманная фигура в полумраке кабинета.

– Пора обедать, сэр. Я пришел узнать…

– Что придумаешь, то и годится, – сказал Вебстер. – Да, Оскар, положи-ка дров в камин.

– Дрова уже положены, сэр.

Оскар протопал к камину, наклонился, в его руке мелькнуло пламя, и щепки загорелись.

Понурившись в кресле, Вебстер глядел, как огонь облизывает поленья, слушал, как они тихо шипят и потрескивают, как в дымоходе просыпается тяга.

– Красиво, сэр, – сказал Оскар.

– Тебе тоже нравится?

– Очень нравится.

– Генетическая память, – сухо произнес Вебстер. – Воспоминание о кузнице, в которой тебя выковали.

– Вы так думаете, сэр?

– Нет, Оскар, я пошутил. Просто мы с тобой оба анахронизмы. Теперь мало кто держит камины. Незачем. А ведь есть в них что-то, что-то чистое, умиротворяющее.

Он поднял глаза на картину над камином, озаряемую колышущимся пламенем. Оскар проследил его взгляд.

– Как жаль, сэр, что с мисс Сарой все так вышло, – сказал он.

Вебстер покачал головой.

– Нет, Оскар, она сама так захотела. Покончить с одной жизнью и начать другую. Будет лежать там, в Храме, и спать много лет, и будет у нее другая жизнь. Причем счастливая жизнь, Оскар. Потому что она ее сама задумала.

Его мысли обратились к давно минувшим дням в этой самой комнате.

– Это она писала эту картину, Оскар. Долго работала, все старалась поточнее передать то, что ее занимало. Иной раз смеялась и говорила мне, что я тоже здесь изобретен.

– Я не вижу вас, сэр, – сказал Оскар.

– Верно, меня там нет. А впрочем, может быть, и есть. Не весь, так частица. Частица моих корней. Этот дом на картине – усадьба Вебстеров в Северной Америке. А я тоже Вебстер, но как же я далек от этой усадьбы, как далек от людей, которые ее построили.

– Северная Америка не так уж далеко, сэр.

– Верно, Оскар. Недалеко, если говорить о расстоянии. В других отношениях далеко. Он почувствовал, как тепло камина, наполняя кабинет, коснулось его.

…Далеко. Слишком далеко – и не в той стороне.

Утопая ступнями в ковре, робот тихо вышел из комнаты.

Она долго работала, все старалась поточнее передать то, что ее занимало. А что ее занимало? Он никогда не спрашивал, и она ему никогда не говорила. Помнится, ему всегда казалось, что, вероятно, речь идет о дыме – как ветер гонит его по небу; об усадьбе – как она приникла к земле, сливаясь с деревьями и травой, укрываясь от надвигающегося ненастья.

Но, может быть, что-нибудь другое? Какая-нибудь символика, какие-нибудь черты, роднящие дом с людьми, которые его строили.

Он встал, подошел ближе и остановился перед камином, запрокинув голову. Теперь он различал мазки, и картина смотрелась не так, как на расстоянии. Видно технику, основные мазки и оттенки – приемы, которыми кисть создает иллюзию.

Надежность. Она выражена в самом облике крепкого добротного строения. Стойкость. Она в том, как здание словно вросло в землю. Суровость. упорство, некоторая сумрачность…

Целыми днями она просиживала, настроив видеофон на усадьбу, прилежно делала эскизы, писала не спеша, часто сидела и просто смотрела, не прикасаясь к кистям. Видела собак, по ее словам, видела роботов, но их она не изобразила, ей нужен был только дом. Одно из немногих сохранившихся поместий. Другие, веками остававшиеся в небрежении, разрушились, вернули землю природе.

Но в этой усадьбе были собаки и роботы. Один большой робот, по ее словам, и множество маленьких.

Вебстер тогда не придал этому значения – был слишком занят.

Он повернулся, прошел обратно к столу.

Странно, если вдуматься. Роботы и собаки живут вместе. Один из Вебстеров когда-то занимался собаками, мечтал помочь им создать свою культуру, мечтал о двойной цивилизации человека и пса.

В мозгу мелькали обрывки воспоминаний. Смутные обрывки сохранившихся в веках преданий об усадьбе Вебстеров. Что-то о роботе по имени Дженкинс, который с первых дней служил семье Вебстеров. Что-то о старике, который сидел на лужайке перед домом в своей качалке, глядя на звезды и ожидая исчезнувшего сына. Что-то о довлеющем над домом проклятье, которое выразилось в том, что мир не получил учения Джуэйна.

Видеофон стоял в углу комнаты, словно забытый предмет обстановки, которым почти не пользуются. Да и зачем им пользоваться – весь мир сосредоточился здесь, в Женеве.

Вебстер встал, сделал несколько шагов, потом остановился. Номера-то в каталоге, а где каталог? Скорее всего в одном из ящиков стола.

Он вернулся к столу, начал рыться в ящиках. Охваченный возбуждением, он рылся нетерпеливо, словно терьер, ищущий кость.

Дженкинс, робот-патриарх, потер металлический подбородок пальцами. Он всегда так делал, когда задумывался, – бессмысленный жест, нелепая привычка, заимствованная у людей, с которыми он так долго общался.

Его взгляд снова обратился на черного песика, сидящего на полу рядом с ним.

– Так ты говоришь, волк вел себя дружелюбно? – сказал Дженкинс.

– Предложил тебе кролика?

Эбинизер взволнованно заерзал.

– Это один из тех, которых мы кормили зимой. Из той стаи, которая приходила к дому, и мы пытались ее приручить.

– Ты смог бы его узнать?

Эбинизер кивнул.

– Я запомнил его запах. Я узнаю.

Сыщик переступил с ноги на ногу.

– Послушай, Дженкинс, задай ты ему взбучку! Ему положено было слушать тут, а он убежал в лес. Что это он вдруг вздумал гоняться за кроликами…

– Это ты заслужил взбучку, Сыщик, – строго перебил его Дженкинс.

– За такие слова. Тебя придали Эбинизеру, ты его часть. Не воображай себя индивидом, ты всего-навсего руки Эбинизера. Будь у него свои руки, он обошелся бы без тебя. Ты ему не наставник и не совесть. Только руки, запомни.

Сыщик возмущенно зашаркал ногами.

– Я убегу, – сказал он.

– К диким роботам, надо думать.

Сыщик кивнул:

– Они меня с радостью примут. У них такие дела затеяны… Я им пригожусь.

– Пригодишься как металлолом, – язвительно произнес Дженкинс. – Ты же ничему не обучен, ничего не знаешь, где тебе с ними равняться.