Иэн Бэнкс - Безатказнае арудие

Для своих последующих воскрешений он избрал необитаемый и уменьшенный в масштабе макет Серефы: именно здесь он и очнулся на кровати в одиночестве и, судя по всему, превосходным весенним утром.

Он лежал на кровати и поглядывал вокруг. Шелковые простыни, парчовые занавески, картины, написанные маслом, ковры на полу, стены, обитые деревянными панелями, высокие окна. Он чувствовал себя до странности спокойным и чисто вымытым.

Он провел рукой по розоватой шелковой простыне, выравнивая складки, потом закрыл глаза, пробормотал: «Speremus igitur» и снова открыл глаза.

Улыбка его была печальной.

– Ну вот, – сказал он.

Почти с первых дней появления того, что называлось Виртуальной Реальностью, существовало непреложное требование: даже самая глубокая и коренным образом измененная и исправленная виртуальная среда (в первую очередь именно такие среды) должна включать периоды сна (пусть и усеченные), а к концу каждого из них спящий должен видеть сновидение, где ему предложат опцию возвращения в реальность. Сессину, конечно же, такой возможности перед теперешним пробуждением не предлагалось, и повторение его личного кода для быстроты полного пробуждения лишний раз подтверждало, что происходившее не было частью произвольного виртуального сценария; большая реальность для него была уже невозможна – он имел дело с имитацией. Теперь он попал в крипт окончательно – окончательно и бесповоротно.

Сессин поднялся с кровати, дошагал до высоких окон и вышел на балкон. Воздух был свежий и прохладный, дул сильный ветер. Его пробрала дрожь, он поднял правую руку к лицу – посмотрел на пупырышки гусиной кожи, потом представил себе, что ветер прекратился. И ветер прекратился.

Он представил себе, что ветер подул снова, но теперь не холодный; через мгновение он почувствовал резкий чистый ветер в ноздрях и прохладу на обнаженной коже, но теперь дрожь уже не пробирала его.

Он подошел к перилам. Балкон располагался в одном из верхних пределов уменьшенной крепости и выходил на запад. На западной части внутреннего двора лежала тень замка, а темный силуэт крепость-башни едва касался подножия куртины. Как и распорядился Сессин, никого вокруг не было видно, даже птиц и зверей. Небо, холмы вдалеке и сам замок выглядели полностью убедительно.

Он представил себя на крепость-башне.

/и оказался там; внезапно очутился на ярко разукрашенных деревянных подмостках на вершине самой высокой башни замка – над ним были только древко с развевающимся флагом (его клана). Обзор отсюда был гораздо лучше – Сессин мог видеть океан далеко на востоке. Под перилами начиналась наклонная черепичная крыша, простирающаяся до круговой зубчатой стены.

Он ухватился за деревянные перила с такой силой, что костяшки пальцев у него побелели, потом присел и осмотрел перила – в форме перевернутой буквы «U» – снизу. Красная краска снизу была убедительно шероховатой, с маленькими пузырьками ровной затвердевшей краски около угла, образованного вертикальной и горизонтальной частью перил. Он прижал к одному из пузырьков ноготь большого пальца и с силой надавил на него. Когда он отвел палец, на полусфере краски отпечаталась канавка.

Он быстро поднырнул под перила, оттолкнулся и прыгнул, упал на наклонный черепичный склон крыши, перевернулся вокруг оси, больно ударился плечом и, перелетев сквозь зубцы, кувырком понесся к крутому скату крыши далеко внизу. Ветер все сильнее ревел у него в ушах но. мере приближения к нему крыши.

«Глупость какая», – сказал он, хватая ртом тугой воздух.

Он отменил травму плеча и решил… лететь; крыша внизу наклонилась, и он заскользил в сторону, рассекая воздух над замком.

Если бы он разбился насмерть об эту выстланную черепицей крышу, то это привело бы к еще одному – почти немедленному – новому рождению в той же кровати, с которой он только что поднялся; восьми жизням базовой реальности соответствуют восемь жизней здесь. Если ты желаешь закончить их, то будешь оставаться без сознания на протяжении траура и пробудишься на замедленный реальный и субъективный час, чтобы побеседовать с одним из скорбящих родственников и друзей; за этим сразу же следует уничтожение. Такой выбор довольно редок, но тем не менее он остается для тех, у кого депрессия или тоска простираются и за пределы смерти.

Летел он точно так, как помнил об этом по детским снам; это потребовало от разума безумного напряжения – все равно что крутить педали велосипеда, хотя твои ноги при этом и не двигаются. Если прекратить эти виртуально-сонные усилия, то начнешь медленно падать на землю. Чем сильнее крутишь педали, тем выше поднимаешься. Ни усталости, ни страха он не чувствовал – только удивление и опьянение.

Какое-то время Сессин летел вокруг замка: сначала он был голый, потом надел брюки, рубашку, смокинг. Он опустился на балкон спальни, в которой проснулся.

На столике у кровати его ждал легкий завтрак. Прежде на этом этапе (во всех своих других возрождениях с самого первого) он ел, потом предавался по полной утренней программе занятиям любовью с горничной – он помнил ее со своего позднего детства, и она была первой женщиной, к которой он вожделел, а также одной из немногих, которую не смог отблагодарить. Однако на сей раз он отменил завтрак, нарастающий голод и появление горничной. Не собирался он проводить несколько следующих личных месяцев и в библиотеке замка, перечитывая книги, слушая музыку, смотря фильмы и записанные пьесы и оперы, наблюдая дискуссии воссозданных древних (или принимая в них участие), воссозданные исторические происшествия или виртуальные вымыслы.

Он представил себе древний телефон у своей кровати и поднял трубку.

– Але? – Голос был приятный и бесполый.

– Хватит, – сказал он.

Замок исчез – он даже еще и трубку не успел повесить.

До его похорон оставалось еще достаточно времени.

На этом этапе (как и все мертвые, высокого или низкого положения, Привилегированные или нет) он должен был получить окончательное свидетельство суда крипта, свирепо беспристрастного. Как сказано в пословице: крипт глубок, а душа человеческая мелка. И чем мельче была душа, тем меньшая ее часть сохранялась в базе данных как независимая сущность; лишенные собственных мнений, с коэффициентом самобытности, близким к нулю, растворялись почти полностью в океанических глубинах информационных потоков крипта, насыщенных предшествующим знанием; после этого оставалась лишь тонкая пленка воспоминаний и краткое описание точной формы их бренной оболочки, а избытки их существ уничтожались криптом, который не выносил никакого дублирования.

Если вдруг потребуется снова вызвать эту личность к жизни в мире базового уровня, то ее можно будет в точности воспроизвести по имеющейся в крипте базе данных мыслящих типов.