Иэн Бэнкс - Безатказнае арудие

Не успел он поднести тот к глазам, как услыхал два выстрела внизу, в машине, затем еще два. Камнеход накренился и вильнул вправо.

Сессин нырнул в люк и, делая это, понял, что, возможно, совершил страшную ошибку.

Рука Сессина потянулась к его собственному пистолету. Он ощутил тошнотворно-сладковатый запах горелого мяса и увидел перед собой искаженное ужасом лицо связиста, наводящего на него пистолет.

Два тела в передней части камнехода безжизненно раскачивались – машина преодолевала какое-то препятствие. Лейтенант уперся свободной рукой в потолок машины и втянул носом воздух. Сессин выкинул одну руку вперед, другой вытаскивая пистолет.

– Эй…

– Извините, сэр!

И тогда мир вспыхнул и Сессин почувствовал сильнейший удар в нижнюю челюсть. Он упал, зная, что умирает, он падал в облаке дыма, ударился о пол, он уже не чувствовал боли, и шум уже не доходил до его ушей, в нем не осталось ни дыхания, ни способности дышать, и прошло еще одно страшное мгновение, и он ощутил, как молодой лейтенант склонился над ним и приставил пистолет к затылку, и он еще успел подумать: «За что?» – и умер.

Праснулся. Аделся. Пазафтракал. Поговорил с муравьем Эргейтс каторая сказала, ты, мистер Баскул, ф паследние время фсе работал, работал и работал, можна и атдахнуть. Йа сагласился и тагда мы ришили, что нужно павидать мистера Золипарию в глазном йаблаке горгульи Розбрит.

Йа ришил, что нужна сначала сагласавать это с надлижащими властями, чтобы избежать вазможных неприятнастей (вроде тех, чта были в прошлый рас), и патаму йа атправился к наставнику Скалопину.

Канечно, малодой Баскул, гаварит он, абязанастей у тибя сиводня пачти никаких так что можишь взять выхадной. Сваи утриние паситения ты уже сделал?

Канечшна, сказал йа, что было ни сафсем так, даже сафсем ни так, если уш па правди, но йа всегда смагу это сделать па пути.

А эта у тибя что в каропке? спрашивает он.

Эта муравей, гаварю йа и памахиваю каропкой перит йево лицом.

Так это твой малинький дружок, да? Йа слышал, что у тибя есть звирек. Покажи-ка мне иво.

Эта ни звирек, это друк. Вы были правы ф первый рас, и эта ни он, а ана. Сматри.

Ой, какая харошинькая, гаварит он, а это давольна странна слышать пра муравья, если хатите знать, но он так вот и сказал.

А у ниво… у ние имя есть? спрашивает он.

Да, гаварю йа, ие завут Эргейтс.

Иргейтс, гаворит он, милинькае имячко. Ты пачему ие так назвал?

Нипачему, гаварю йа, это ие настаящие имя.

А, панятна, гаварит он и смотрит на меня таким странным взглядам.

Ана и гаварить может, гаварю йа иму, хатя йа ни думаю, что вы ие сможити услышать.

(Шшш, Баскул! гаварит Эргейтс, и йа нимного краснею.)

Гаварит? Ана и сичас гаварит? спрашиваит наставник Скалопин улыбаясь сваей снисхадительнай улыбачкай. Да ладна уж, гаварит он и гладит миня па галаве (аткравенна гаваря, мне эта ни очинь нравитца, но приходитца миритца. Так а чем эта йа? Ах да, он миня гладит па галаве и гаварит), изжай (гаварит), только чтоп к ужину назат.

Дагаварились, биззаботна атвичаю йа, дажи ни думая ничиво такова.

Нисусь мима кухни к миссис Блайк штобы пасматреть на ние маими бальшими предаными глазами и улыбнутца прасительнай улыбкай, стеснительной, ропкой и запастись у ние жрачкай. Ана тожи гладит миня па чирипушки – што эта такое с людьми?

Из манастыря ухажу полдивятава и иду наверх. Сонце светит внутрь через бальшие окна па фсиму агромнаму залу и пряма мне в глаза. Что до миня, так ни черта оно ни тимнеет, но все так гаварят, так что наверна так ано и есть.

Сажусь в машыну, што идет на югава100к к гидроватеру по горнай дароге, прицепился сзади насредини где буфир; кагда машына астанавливается на станциях, выхлап нимнога душит, но все лутше, чем ехать в кабини и разгаваривать с вадителем, каторый тожи тибя может пагладит па галовки, нет уж лутче так.

Йа люблю эту горную дарогу, патамушта можна пасматреть внис на пол зала и даже увидить там такие круглые штуки – ручки йащикаф этава бюро, как йесли бы размер был бы нармальный, а ни такой БАЛЬШОЙ как йесть. Мистер Золииариа канешна гаварит, что никагда не была никаких гигантаф, и йа иму верю, но инагда пасмотришь на зал са фсеми иво тарами как шкафы какие и тарами как стулья и диваны у стен и сталы и кресла и фсе такое там и сям и начинаишь думать, кагда жи сюда вирнутца бальшие редьки? (Редьки эта йа сам придумал и гаржусь сваей выдумкай, а значит эта словечка ребята и девочки. Да, так а чем эта йа? Ах да, йа висю сзади машыны, каторая идет па горнай дароги.)

Муравей Эргейтс в своей каропке в левам нагрудном кармане маей куртки с уймай карманаф, фсе для надежнасти застегнуты. Как ты там, Эргейтс? шипчю йа, а машина падпрыгиваит на ухабах.

Йа ф иарятки, гаварит анна. Мы типерь где?

В машыни, гаварю йа типа полуправды.

Висим сзади у машыны? спрашываит ана.

(Ат этава муравья ничево не скроишь.) Ты эта счиво ришила? спрашиваю йа уклончива.

Пачиму ты на любом транспарти ездиш самым апасным образам? спрашивает ана, не абращая внимания на мой вапрос.

Но йа же Баскул Сарвигалава, так миня завут! Йа молот и эта только первая мая жизнь, гаварю йа смиясь. Баскул Ходок-малчун, эта йа. Ни I, ни II, ни VII и никакой такой йерунды, милачка. Такшта можишь считать што йа ваашце биссмертный; а кагда жи висти сибя как удалец-маладец как йесли ни да таво кагды ты ищо ни разу ни умрала?

Ну тут Эргейтс гаварит (и па ней видна что она стараитца сдерживатца), если даже ни гаварить а том што проста глупа кидатца дажи адной жизню из васьми и а том што в типершней чризвычайной ситуатсии видимо глупа палагатца на эфективнае функтсианиравание ира-иеса реинкарнатсии, ты вить ищо должин думать и а маей бизапаснасти.

Йа думал што ты с какой высаты ни упади тибе ничиво ни будит изза саатнашение размера и массы к площади паверхнасти с учетам атнасительнай виличины ма-лекул воздуха, гаварю йа йей.

Штота врода таво, саглашается ана. Но йесли ты призимлишься неправильна, то впалне и миня можеш раздавидь.

А как нужна правильна приземлятиа кагда падаишь с такой высаты, гаварю йа свешиваясь черис край ветер у миня треплит воласы а йа сматрю вниз на вирхушки диревьев лиснова пола тут никак ни меньше пары сотни футаф.

Ты ни хочшь понимать а чем гаварю, гаварит Эргейтс муравей и па голасу слышна что ана сердитца.

Йа задумался. Знаишь чиво? говорю йа.

Кагда мы сядим на гидраватер навирху, то мы наедем внутри. Как тибе?

Твая щедрасть миня про100таки паражает, гаварит ана.

(Эта ана так нада мной издеваитца, йа уж знаю.)

Вагон гидраватера из старых диривяных он все время трищит и пахнет канатным маслам лакам и пустыми йемкостями для вады и внизу над днищем все время раздаютца жуткие удары, кагда машина палзет па стине зала. Пол начти весь занят шестью балыпими ваеными машынами, ани пахожи на касмические карабли с калесами. Их ахраняют ваеные рибята, они играют в пинкель-флип и йа думаю присаединитца к ним патамушто в пинкель-флип йа играю класно и йа наверна смок бы их убалтать, иатамушта вид у миня такой юнай и нивиный, а на самам деле йа каво хочишь аблапошу, но тут Эргейтс гаварит, А тибе ни пара нанисти эти визиты как ты абищал брату Скалопину? И йа гаварю, да пажалуй.