Юрий НИКИТИН - ДАЛЕКИЙ СВЕТЛЫЙ ТЕРЕМ (СБОРНИК)

– Чувствую, я вас подвел. Месяц коту под хвост.

– Ничего, все не так быстро делается.

– Увы, - сказал я. - Это был мой отпуск, который я потратил на ваш эксперимент. А от моей работы меня никто не освобождал.

Жолудев дернулся, даже слегка побледнел:

– Вы… дальше не хотите?

– Не могу, - признался я. - Уже и то, что я отказался ехать на дачу… Да и то правда: копаться в грядках не люблю. Я все-таки дитя асфальта. А вот работой пожертвовать не могу. Не обессудьте.

Жолудев уже справился с собой, ответил с вымученной улыбкой:

– Спасибо и на этом. Вы ведь на добровольных началах, бесплатно! А сейчас плати за все. Денег на науку почти не отпускают. Что ж, полежите еще несколько минут, вам помогут выбраться.

Двое дюжих медиков явились быстренько, даже с их помощью в самом деле выполз из ванны, как дряхлая старуха. Обессилел, отвык от гравитации. Если бы не их сильные руки, даже брюки натянуть бы не сумел.

Жолудев предупредил:

– Еще сутки придется потерпеть наше общество. Адаптация, то да се. А завтра с утра вы уже дома.

– Да я мог бы и сегодня, - возразил я слабо. - Мне-то отдохнуть несколько минут. Всего лишь обвыкнуться. Восстановить реакцию. Я же не полгода в невесомости на космическом корабле!

Жолудев покачал головой:

– Вы сами на моем месте поступили бы так же.

У него были мудрые, всепонимающие глаза. Я заткнулся. На самом деле я, человек осторожный, на обратное привыкание отвел бы суток трое.

Полдня я валялся на мягкой постели, что казалась невыносимо жесткой, с наслаждением потягивался, вслушивался в напряжение отвыкших от нагрузки мышц. Обед был настоящий, хотя раньше я не назвал бы обедом полужидкую манную кашу. Правда, и от этой порции на блюдце, что не насытила бы и котенка, в желудке появилась приятная тяжесть.

Время тянулось невыносимо медленно. Когда Жолудев зашел проверить мое самочувствие, я спросил:

– А как остальные?

Он развел руками:

– Тоже.

– Не удается?

– Ну у них, как и у вас, времени в обрез. Я же сказал, фонды урезаны, мы держимся больше на пожертвованиях, помощи добровольцев. Наши сотрудники - сплошь энтузиасты, живут на такую зарплату. Даже доктора наук стыдятся подходить к кассе, когда зарплату получают наши слесари.

Он говорил что-то еще, отводил глаза, но я чувствовал фальшь в голосе. На самом деле, как я понимал, тем людям уже нет смысла оставаться в ваннах.

Стрелка часов подползла только к девяти вечера, а раньше утреннего обхода меня точно не выпустят. Жолудев поднялся уходить, когда я неожиданно для себя попросил:

– А нельзя ли повидаться с моими коллегами?

Он удивился:

– Зачем? Вы ведь не ладили!

– А что еще делать? - спросил я. - Спать рано. Их, как я понимаю, тоже не выпустят до утра. Вам не до нас. А мы хоть посмотрим друг на друга. А то даже имен не знаем!

Он, как мне показалось, замялся в нерешительности:

– Уверены?

– Уверен, - ответил я. - Это ж ни к чему не обязывает! Как в купе поезда. Можно и пооткровенничать, ибо каждый сойдет на своей станции, больше никогда не увидимся.

– Если вы так уверены…

– Уверен, уверен!

– Если у вас нет предубеждения…

– Есть, - возразил я. - На самом деле я их всех презираю. Но я уже в том возрасте, когда понимаю: не все могут быть такими, как я. И нельзя ненавидеть других только за то, что они меньше умеют, меньше понимают. Конечно, ни одного из них я не пригласил бы в гости, не стал бы общаться там, за стенами этого здания. У меня есть свой круг. Правда, там я словно окружен зеркалами: все мыслят так же, поступают похоже, оценки наши обычно совпадают. Ну, это вам понятно. Не думаю, что у вас другой круг. Вряд ли среди ваших близких друзей есть тупоголовые каратэки, придурковатые йоги, помешанные алармисты. Словом, вы организуете нам встречу?

Он вздохнул, долго молчал, пристально глядя на меня. У меня в душе начало появляться нехорошее предчувствие.

– Организую, - ответил он медленно. - Это… нетрудно. Дело в том, Юрий Иванович, что все ваши невольные участники эксперимента находятся в вас.

Он сказал так просто, обыденно, что я даже не вздрогнул, смотрел бараньим взглядом. Но Жолудев остановился, ожидая моей реакции, и я сказал с понятным неудовольствием:

– Простите, не понимаю. Я не очень хорош в иносказаниях, все-таки человек точных наук…

Он грустно улыбнулся:

– На этот раз точнее не бывает. И Первый, и Второй, и Третий, и Четвертый - это вы сами. Правда, в разные периоды жизни. Искатель приключений до двадцати лет, мафусаилист в тридцать, технофил в тридцать пять, алармист в сорок… Вы забыли? Стараетесь не вспоминать «ошибки молодости»?

– Я не совсем понял вашу аллегорию, - ответил я нервно. - Но то у меня были действительно потерянные годы. Если иной раз вспомню, то даже спина краснеет! Но стараюсь не вспоминать.

Он возразил с живостью, глаза загорелись, а на щеках выступили розовые пятна:

– Почему? Разве были по-настоящему позорные периоды, когда бы вы увлекались чревоугодием, были бы болельщиком или бабником - теперь их называют, если не ошибаюсь, «спортсменами»? Наркоманили, интересовались мальчиками? К тому же это не аллегория, поймите! Вы в самом деле общались с собой. В вашем сознании остались эти личности, вы их изолировали, загнали в дальние уголки мозга. Но они есть. Они живут, существуют. Это тоже вы. Не иносказательно.

Я замер, ощущая, как меня охватывает ледяная волна.

– Не понимаю, - выдавил я наконец. - Вы хотите сказать… Вы сказали, что сумели как-то связаться с этими тупыми личностями?

– Да.

– И в соседних камерах никого не было?

– Не было и самих соседних камер. Вы были один. И разговаривали со своими «Я» прошлых стадий развития. Да, человек нередко остается до конца жизни на первой. Иные вскарабкиваются на следующую. Живут и умирают в поисках продления жизни, йоге, оккультных науках и прочем-прочем. Немногие проходят и через эту стадию, попадают в другую. Еще меньше тех, у кого хватает сил перейти еще дальше. У вас, Юрий Иванович, этих стадий больше, чем у многих. Потому мы вас и пригласили для эксперимента.

Я слушал потрясенно, вспомнил и странную ухмылку администратора, который листал мою трудовую книжку. Значит, их как раз и привлекло то, что я поколесил по стране, побывал, бывал бит сам и научился бить в ответ.

– И что же, - сказал я ошарашенно, - сам эксперимент, поиски других в гиперпространстве?

– Вы их нашли, - ответил он мягко.

– Я искал их?

– Да. Человек - это и есть вселенная. Его психика, его мир: Их еще познавать и познавать. Мы стоим на самом берегу океана. Мы не знаем ни глубин, ни где другой берег.

Я пытался совладать с сумятицей в мыслях:

– Но… зачем?

Жолудев помолчал, словно затруднился с ответом, ответил с некоторой натугой: