Евгений Лукин - После нас - хоть потом

По соседней аллее прошла группа наших ребят со спортивными сумками. Пловцы. Поравнявшись с нами, засмеялись.

- Кого поймал, Минька?

- Минька, а повязка твоя где?

- Гуляйте-гуляйте, - сердито сказал я. - Погода хорошая…

На проспекте Металлургов нас чуть было не накрыл дождь, и нырнули мы с Гришей в кафе «Витязь».

Переделали подвальчик - не узнать. С потолка на цепях свешивается что-то вроде средневековых светильников из жести, а на торцовой стене богатырь на тонконогом, как журавль, коне рубится со Змеем Горынычем - аж розовое пламя из трех пастей в косы заплетается.

Посадил я Гришу в уголке спиной к помещению, чтобы не смущать народ тесемочным бантиком, а сам пошел к стойке.

- Миньк! - шепнула мне щекастая белокудрая Тамара. - Кого это ты привел?

- А это наш новый резчик, - небрежно сказал я. - Нравится?

- Ну и резчики у вас! - Тамара затрясла обесцвеченными кудрями. - Как бы он чего с собой не пронес…

Она соорудила два коктейля, и я вернулся к столику.

- Это… алкоголь? - встревожась, спросил Гриша.

- Ага, - сказал я. - Алкоголь. Чистейшей воды, неразбавленный.

И протянул ему хрупкий высокий стакан, наполненный слоистой смесью. Гриша принял его с обреченным видом.

- Ого, да ты, я смотрю, тоже левша?

Гриша растерянно уставился на свою левую руку.

- Я нечаянно, - сообщил он и поспешно переложил стакан в правую.

Я удивился. А Гриша вынул из стакана соломинку, побледнел, старательно выдохнул и, зажмурясь, хватил коктейль залпом. Потом осторожно открыл глаза и с минуту сидел, прислушиваясь к ощущениям.

Все это мне очень не понравилось.

- А ну-ка, давай честно, Гриша, - сказал я. - Пьешь много?

- Спиртных напитков?

- Да, спиртных.

- Вот… в первый раз… - сказал он и зачем-то предъявил мне пустой стакан. - И на вокзале еще… Только я тогда отказался…

Я решил, что он так шутит. А Гриша тем временем порозовел, оттаял и принялся с интересом озираться по сторонам: на людей, на Змея Горыныча, на цепные светильники эти…

- Правильно я сделал, что приехал сюда, - сообщил он вдруг…

По лицу его бродила смутная блаженная улыбка.

- И чего я боялся? - со смехом сказал он чуть погодя.

- Боялся? - не понял я. - Кого?

- Вас, - все с той же странной улыбкой ответил Гриша.

Заподозрив неладное, я быстро заглянул иуд стол. Бутылки под столом не было.

- Почему ты ведешь меня к себе? - вырвалось вдруг у него.

- А тебе что, на вокзале понравилось?

Гриша опечалился и повесил голову. Видно было, что к своим черным блестящим волосам он после душа не прикасался.

- Нет, - сказал он. - На вокзале мне не понравилось…

Он вдруг принялся мотать головой и мотал ею довольно долго. Потом поднял на меня глаза, и я оторопел. Гриша Прахов плакал.

- Минька!.. - сказал он. - Я особо опасный преступник…

Я чуть не пролил коктейль себе на брюки.

- Что?

- Особо опасный преступник… - повторил Гриша.

Я оглянулся. Нет, слава богу, никто вроде не услышал.

- Погоди-погоди… - У меня даже голос сел. - То есть как - особо опасный? Ты что же… сбежал откуда?

- Сбежал… - подтвердил Гриша, утираясь своим антисанитарным рукавом.

Я посмотрел на его пиджак, на тесемочный бантик под горлом и вдруг понял, что Гриша не притворяется.

- А паспорт? Как же тебя на работу приняли без паспорта? Или он у тебя… поддельный?

- Паспорт у меня настоящий, - с болью в голосе сказал Гриша. - Только он не мой. Я его украл.

Нервы мои не выдержали, и, выхватив из коктейля соломинку, я залпом осушил свой стакан.

- А ну вставай! - приказал я. - Вставай, пошли отсюда!

И, испепеляемые взглядом Тамары, мы покинули помещение. Завел я Гришу в какой-то двор, посадил на скамеечку.

- А теперь рассказывай, - говорю. - Все рассказывай. Что ты там натворил?

Плакать Гриша перестал, но, видно, истерика в «Витязе» отняла у него последние силы. Он сидел передо мной на скамеечке, опустив плечи, и горестно поклевывал своим орлиным носом.

- Закон нарушил… - вяло отозвался он.

- «Свистка не слушала, закон нарушила…» - процедил я. - Ну а какой именно закон?

- Закон? - бессмысленно повторил Гриша. - Закон…

- Да, закон!

- Это очень страшный закон… - сообщил Гриша.

- Как дам сейчас в торец! - еле сдерживаясь, пообещал я. - Мигом в себя придешь!

Гриша поднял на меня медленно проясняющиеся глаза. Голову он держал нетвердо.

- Закон о нераспространении личности… - торжественно, даже с какой-то идиотской гордостью проговорил Гриша Прахов и снова уронил голову на грудь.

Некоторое время я моргал. Закон - понимаю. О нераспространении - понимаю. Личности - тоже вполне понятно. А вот все вместе…

- Пойдешь завтра в милицию, - сказал я, - и все там расскажешь, ясно?

Язык у Гриши заплетался, и следующую фразу он одолел лишь с третьего захода.

- Причем тут милиция? - спросил он.

- Ну если ты закон нарушил!

- Не нарушил я ваших законов! - в отчаянии сказал Гриша. - Свои - нарушал. Ваши - нет.

У меня чуть сердце не остановилось.

- Какие свои? Гриша!.. Да ты… откуда вообще?

- Из другого мира я, Минька, - признался наконец Гриша Прахов.

Я почувствовал, что ноги меня не держат, и присел рядом с ним на скамеечку.

- Из-за рубежа? - как-то по-бабьи привизгнув, спросил я.

- Дальше…

Я потряс головой и все равно ничего не понял.

- Как дальше?

- Дальше, чем из-за рубежа… - еле ворочая языком, объяснил Гриша Прахов. - С другой планеты, понимаешь?..

В калитку я его внес на горбу, как мешок с картошкой.

Из-за сарайчика, грозно рявкнув, вылетел Мухтар. Узнал меня, псина, заюлил, хвостом забил. А потом вдруг попятился, вздыбил шерсть на загривке и завыл, да так, что у меня у самого волосы на затылке зашевелились.

Дернул я плечом - висит Гриша, признаков жизни не подает. Прислонил его к забору, давай трясти.

- Гриш, ты что, Гриш?..

Гриша слабо застонал и приоткрыл один глаз. Слава богу!..

- А ну пошел отсюда! - закричал я на Мухтара. - Иди в будку! Дурак лохматый!..

В будку Мухтар не пошел и с угрожающим ворчанием проводил нас до двери, заходя то справа, то слева и прилаживаясь цапнуть Гришу за скошенный каблук. У самого крыльца это ему почти удалось, но в последний момент Мухтар почему-то отпрыгнул и снова завыл.

Злой на себя и на Гришу, я втащил его в прихожую и закрыл дверь. В комнате осеклась швейная машинка.

- Минька, ты? - спросила мать. - А что это Мухтарка выл?

- Да кто ж его знает! - с досадой ответил я. - Тут, мать, видишь, какое дело… Не один я.

По дому словно сквозняк прошел: хлопнула дверца шифоньера, что-то зашуршало, портьеру размело в стороны, и мать при параде - то есть в наспех накинутой шали - возникла в прихожей. На лице - радушие, в глазах - любопытство. Думала, я Ирину привел - знакомиться.