Джон Браннер - Всем стоять на Занзибаре

– Да нет, в общем, – помолчав, сказал Норман. – Просто я… Ну, понимаешь, я никогда раньше не видел покойника.

– Ничем от живого не отличается, – сказал Гидеон. – Только не шевелится, и ему не больно. Вот черт, этого-то я и боялся. Ты не против пять минут побыть наглядным пособием для учителя?

Закончив обмывать труп, женщины вылили наземь грязную воду, и поросенок подошел попить из получившейся лужи. С длинных шестов, на которые был настлан навес из пальмовых листьев над верандой, серьезно глядели вниз несколько кур. Одна из женщин принесла пластиковое ведро, полное чего-то белого и липкого, и кисточкой из петушиных перьев на палочке начала обмазывать лицо покойника.

– А это зачем? – спросил Норман у Гидеона.

– Что? А, белая краска? Думаю, пережиток давнего влияния миссионеров. Когда шинка обращали в христианство, на всех картинках, какие они видели, кожа у святых и ангелов была белая, поэтому они решили дать своим мертвым как можно больше шансов попасть на небеса.

Весь класс поднялся на ноги и стал ждать, когда учитель пройдет мимо, займет свое место во главе и поведет их к машине.

– Доброе утро, джентльмены, – дружелюбно сказал толстый молодой человек. – Мой класс попросил разрешения задать вам несколько вопросов. Поскольку у них самих возможностей путешествовать немного, может быть, вы им не откажете?

– Конечно, – с тенью вздоха ответил Гидеон.

– Огромное вам спасибо. Во-первых, могли бы мы узнать, откуда вы? – Учитель повернулся и выжидательно протянул руку одному из старших учеников, который подал ему свернутую карту – яркими красками и упрощенными линиями. Эти дети, которых не слишком заинтересовала машина или обмывание трупа, вытянули шеи посмотреть на то место в мире, куда укажет Гидеон.

Когда его палец ткнул в район Нью-Йорка, прошелестел озабоченный вздох.

– О, вы американец! – воскликнул учитель. – Мы проходили Америку, правда, Сара? Что ты знаешь об этой великой стране за океаном?

Серьезная девчушка лет тринадцати, одна из старших учениц, сказала:

– В Америке больше четырехсот миллионов человек. Кое– кто среди них – коричневые, как мы, но большинство еро…

Он замялась.

– Евро… – поправил учитель.

– Европеоидные, – выговорила Сара. – Ее столица – Вашингхэм…

– Вашинг?..

– Вашингтон. Там пятьдесят два штата. Сначала их было тринадцать, но теперь в четыре раза больше. Америка очень богатая и могущественная страна, и она посылает нам хорошее зерно для посевов, новые виды кур и коров, которые лучше тех, какие у нас были, а еще много лекарств и дез… дезинфектантов, чтобы мы были здоровые.

Тут она вдруг улыбнулась и даже подпрыгнула на месте от удовольствия, как хорошо ей удался этот недлинный ответ.

– Молодец, – похвалил Гидеон.

Мальчик рядом с Сарой и примерно одного с ней возраста поднял руку:

– Мне бы хотелось спросить вас, сэр…

Норман сам не заметил, как задумался. Без сомнения, для Гидеона общение с детьми привычная рутина, работа по связям с общественностью, которую ему приходится выполнять в неофициальных разъездах по стране. Но Норману это вдруг показалось диким: первый секретарь посольства США останавливается ни с того ни с сего в богом забытой деревушке и болтает с детьми! Мысль пришла и ушла – он был слишком занят попыткой упорядочить окружающее.

Пару секунд спустя он обнаружил, почему это стоит ему такого труда. Его шокировало то, как у всех на виду, буднично и деловито готовят к погребению труп. В современной стерильной Америке все умом понимают, что смерть и все, с нею связанное, может происходить на публике: в сердечном приступе или в – более грязной – гибели от рук мокера нет ничего необычного. Но мало кто своими глазами видел впавших в амок и одержимых жаждой убийства, и принято считать, что смерти место в опрятненьких больницах, подальше от глаз всех, помимо экспертов, специально обученных иметь дело с человеческим мясом.

«Но люди-то ведь умирают».

Бениния то и дело его шокировала. Воспринимаемой глазом и на слух, лишенной эмоционального содержания информацией, какая поступала от Салманассара или из библиотеки «ДжТ», можно было манипулировать, и она легко усваивалась, иными словами, подавалась в привычном формате. Но, столкнувшись со множеством наречий, запахов, с местной пищей, жарким липким воздухом начала лета, хлюпаньем грязи под ботинками, он оказался в том же бедственном положении, как бушмен, измучивающий себя, силясь отыскать смысл в фотоснимке, пытаясь перебросить мостик через пропасть между знакомым символом и данной в ощущениях реальностью.

И все же это необходимо было сделать. В изоляции кондиционированного небоскреба «ДжТ» можно тысячу лет жонглировать компьютерными данными и создавать из них миллионы красивых, логичных моделей. Но нужно спуститься на землю и самому увидеть, точны ли эти данные, прежде чем перевести программирующие переключатели в Салманассаре с «гипотетического» на «реальное».

Его мысли разом вернулись к настоящему, словно похожий переключатель повернули в его собственном мозгу. Память проиграла ему окончание вопроса мальчика:

– … как китайцы могут причинять столько вреда в Калифорнии!

Вид у Гидеона стал недоуменный.

– Боюсь, я не совсем тебя понимаю, – помолчав, сказал он.

– Прошу, простите ребенка, сэр. – Учитель был явно сконфужен. – Это не самая тактичная тема.

– Я отвечу на любой вопрос, тактичный он или нет, – сказал Гидеон. – Я просто не совсем понял, вот и все.

– Понимаете, сэр, – объяснил мальчик, – у нас в деревне есть телевизор, и учитель заставляет нас, старших ребят, после уроков смотреть программы новостей, поэтому мы много видим про Америку. А в новостях часто появляются репортажи про ущерб, который наносят китайские шпионы в Калифорнии. Но если американцы такие, как вы или как английские люди, а китайцы такие, как показывают по телевизору – с чудными глазами и другой кожей, – почему вы не можете их узнать и поймать?

– Смысл уловил, – мрачно сказал Норман. – Хочешь, я с этим разберусь, Гидеон? – Он оттолкнулся от дверцы Машины, к которой стоял прислонившись, и подошел к детям, внимательно разглядывая спрашивающего. Не старше тринадцати лет, а вопрос свой сформулировал на первоклассном английском с легким британским акцентом. Вероятно, научился ему, копируя какого-нибудь диктора Единой Европы. Тем не менее в его возрасте это немалое достижение.

– Как тебя зовут, вундер?

– Саймон, сэр. Саймон Бетакази.

– Что ж, Саймон, ты, пожалуй, уже достаточно взрослый, чтобы понимать, каково это, когда ты делаешь какую-нибудь глупость и не хочешь, чтобы другие о ней узнали. Не потому, что тебя накажут, а потому, что над тобой будут смеяться. Или потому, что все считают тебя самым умным мальчиком в школе, а умные мальчики просто не могут делать таких глупостей. Сечешь?