Ричард Матесон - Куда приводят мечты

— Теперь нам придется говорить вслух, верно? — спросил я.

— Да, — подтвердил он.

Меня сбивало с толку то, что я видел, как его губы снова шевелятся. Почему-то эта вещь больше, чем что-либо другое из увиденного, убедила меня в том, что мы находимся в низшей сфере.

Что же я увидел? Почти ничего, Роберт. Мы шли по бесцветному пространству, в котором тусклое небо смешивалось с землей, и уже начинало казаться, что мы с трудом тащимся по серому континууму.

— Здесь совсем нет ландшафта? — спросил я.

— Ничего постоянного, — ответил Альберт. — Что бы ты ни увидел — дерево, куст, скалу, — это лишь мысленная форма, созданная кем-то из обитателей этого уровня. Ландшафт в целом представляет собой составной ментальный образ его обитателей.

— Это и есть их составной ментальный образ? — спросил я.

Беззвучный, бесцветный, безжизненный.

— Да, — ответил он.

— И ты здесь работаешь?

Меня поразило то, что человек, имеющий право выбора, согласился работать в этом непривлекательном месте.

— Ничего страшного, — вот все, что он сказал.

Я не ошибся в своих наблюдениях. Голос Альберта звучал тише, чем в Стране вечного лета. Безжизненность этого места явно влияла даже на речь. Мне стало интересно, как звучит мой голос.

— Холодает, — заметил я.

— Представь, что тебя окружает тепло, — посоветовал Альберт.

Я попробовал и почувствовал, что постепенно становится теплее.

— Ну как, лучше? — спросил Альберт. Я с ним согласился.

— Но помни, — сказал он мне, — по мере нашего продвижения вперед с твоей стороны потребуется более глубокая концентрация для приспособления к воздействиям окружающей среды. Концентрация, которой тебе будет все сложнее достигать.

Я осмотрелся по сторонам, заметив новое неудобство.

— А теперь темнеет.

— Представь вокруг себя свет, — снова посоветовал Альберт.

«Представить свет?» Я удивился, но попробовал, хотя не понимал, как это поможет.

Тем не менее помогло. Потихоньку окружающие нас тени начали светлеть.

— Как это действует? — спросил я.

— Свет здесь получается исключительно при воздействии мысли на атмосферу, — объяснил Альберт. — «Да будет свет» — более чем просто фраза. Те, кто прибывает в эту сферу в неразвитом состоянии, буквально оказываются «в темноте», поскольку их рассудок недостаточно силен, чтобы дать свет, который позволил бы им прозреть.

— Именно поэтому они не могут подняться выше? — спросил я, с тревогой думая об Энн. — Потому что они, по сути дела, не различают пути?

— Это лишь часть проблемы, — заметил он. — Но даже если они видят глазами, их организмы в целом не смогут выжить в высших сферах. К примеру, воздух был бы для них настолько разреженным, что сделал бы дыхание болезненным, если вообще возможным.

Я оглядел бесконечную промозглую местность.

— Ее можно было бы назвать Страной вечной зимы, — сказал я, удрученный этой картиной.

— Пожалуй, — согласился мой провожатый. — Правда, на Земле ассоциации с зимой часто бывают приятными. Здесь же ничто не радует.

— Твоя работа здесь… приносит плоды? — спросил я.

Он вздохнул, и, взглянув на него при вечернем освещении, я увидел на его лице выражение меланхолии, чего раньше никогда не замечал.

— Ты из личного опыта знаешь, как трудно заставить людей на Земле поверить в жизнь после смерти, — сказал он. — Здесь это гораздо труднее. Я обычно встречаю такой же прием, как наивный церковнослужитель в самом отвратительном гетто, — мои слова вызывают язвительный смех, грубые шутки, всевозможные оскорбления. Несложно понять, почему многие из обитателей этой сферы проводят здесь века.

Я посмотрел на Альберта с таким смятением, что на его лице отразилось удивление, потом, когда он осознал сказанное им, удивление сменилось раскаянием. Даже он утратил здесь проницательность.

— Извини, Крис, — сказал он. — Я не имел в виду, что Энн пробудет здесь так долго. Я же сказал тебе, сколько времени.

Он снова вздохнул.

— Теперь понимаешь, что я подразумевал, говоря, что здешняя атмосфера влияет на мышление человека. Несмотря на свою веру, я все же не уберег свои убеждения от ее влияния. Главная истина все-таки в том, что каждая душа в конечном счете воспарит. Ни разу не слыхал, чтобы какой-то дух остался здесь навсегда, каким бы дурным он ни был. А твоя Энн далека от всего дурного. Все, что я хотел сказать, — это то, что существуют заблудшие души, пребывающие в этой сфере такое время, которое — по крайней мере, для них — равнозначно бесконечности.

Он замолчал, а я не стал продолжать тему. Мне не хотелось думать о том, что Энн задержится здесь надолго или что я сам могу стать пленником низшей сферы.

В воздухе появился какой-то запах, в котором можно было признать только смрад разложения.

Впереди показались разбросанные в беспорядке лачуги. Можно было бы назвать это деревней, если бы в расположении этих домишек была бы хоть какая-то система.

— Что это за место? — спросил я.

— Место сбора для сходных по натуре, — сказал Альберт.

— Ее здесь… — хотел было я спросить, не в силах озвучить эту чересчур пугающую мысль.

— Думаю, нет, — ответил Альберт.

Я уже собирался сказать «слава Богу», когда мне пришло на ум, что Энн может оказаться в месте, худшем, чем это. Я пытался отогнать от себя тягостную мысль, но был не в силах полностью от нее отделаться. Понимал, что это несправедливо по отношению к Энн, но ничего не мог с собой поделать, ощущая пагубное влияние низшей сферы на рассудок.

Приближаясь к бессистемному скоплению хибарок, мы не услышали оттуда ни звука. Слышно было лишь шарканье наших подошв по серой кремнистой земле.

Справа, в отдалении, я увидел несколько бесцельно бродящих людей, другие стояли без движения. Все они были одеты в поношенную одежду. «Кто они такие? — недоумевал я. — Что они совершили — или не смогли совершить, — из-за чего оказались здесь?»

Мы прошли в нескольких ярдах от группы из нескольких мужчин и женщин. Хотя Альберт и говорил, что Энн здесь нет, я поймал себя на том, что всматриваюсь в женщин. Пока мы проходили мимо, ни один из людей не взглянул в нашу сторону.

— Они нас не видят? — спросил я.

— Мы им неинтересны, — ответил Альберт. — Они поглощены собственными заботами.

Я увидел, что некоторые люди сидят на валунах. Странно было думать, что эти валуны созданы их воображением. Мужчины и женщины сидели, опустив головы, безвольно свесив руки и уставившись в землю — застыв в своем одиночестве. Я понимал, что, если только они не глухие, они нас слышат, но ни один не подал виду, что замечает наше присутствие.

И снова я поймал себя на том, что смотрю на женщин. «Не смей, — приказал я себе. — Ее здесь нет». «Но Альберт этого не говорил, — тут же последовала отрезвляющая мысль. — Он сказал, что не знает». Я вглядывался все пристальнее.