Светлана Дильдина - Песня цветов аконита

— Не стоит, Тами. У меня людей больше. Не хватало еще нам раздоров между собой. Цель у нас общая — чтобы он жил, — кивнул в сторону Йири. — Чего хочет Шену, меня не касается.

Что он,что ты, — срывается с губ. Нехорошая тишина, звенящая. Тами — мальчишка еще. Вот-вот клинки зазвенят.

— Поехали, — Йири тронул поводья.

Ханари вскинулся удивленно, с облегчением рассмеялся — тихо, бесшумно почти. Словно камень свалился с души. Тами стиснул кулаки, склонил голову — бессилен. Ехали молча. Ханари справа, Тами слева. Чувствовал на себе взгляд. Ханари заговорил первым, неслышно почти:

— Это не ложь, ты знаешь. Ради твоей защиты я сделаю все.

— Много у меня нынче защитников…

— Не веришь?

— Верю. А плата?

Заметил, что Тами прислушивается, и смолк.

Близко сукно рукава — узкая вышивка на манжете почти не видна, лишь иногда блеснет золотая нить в свете ущербной луны Перестук копыт по сухой холодной земле.

Вдруг лошадь Йири срывается с места — и мчится к оврагу чернеющему вдали. Тами вскрикнул — неужто понесла лошадь? Или всадник задумал сломать себе шею?! Только миг сомневался — потом поверил: Йири знает, что делает.

— Помешайте остановить! — крикнул Тами своим людям

Те развернули своих коней и преградили путь свите Ханари — кому успели, четверо против десятерых. А конь Йири мчался, словно демоном подгоняемый, между ночных холмов. По прямой не уйти — юноша знал это и сразу свернул к оврагу. Направил коня вдоль обрыва — расстояние между ним и преследователями сразу сократилось, но не этого он боялся, а того, что не сможет справиться с конем. Если бы сам его обучал!

— Пожалуйста, помоги мне! — сорвалось с губ — просьба, обращенная к Серому, коню, которого дал ему Тами.

Погоня близко уже — и овраг почти сошел на нет. Почти — внизу ровная степь, нужно только спуститься.

Он огибает холм, пускает коня шагом со склона — Серый чуть не сползает. Но Йири заставил его. Сердце. Гул в ушах. Внезапно поднявшийся ветер сухими травами шелестит.

Ханари и Тами скачут бок о бок и одновременно видят фигурку внизу: близко, а не ухватишь. Пока спустишься с неудобного склона, уйдет. Двое лучников Ханари подъехали, смотрят вопросительно на господина. Подстрелить не так уж и трудно.

— Нет, — хрипло выдохнул. — Темно… ветер. В лошадь… можно промазать. А вдруг в него… нет.

Тихо было. Птицы не пели — по осени в степи мало птиц. Розовато-серая полоса у горизонта все шире. Нехотя раскрывался веер рассвета — из прозрачной хрусткой бумаги, без украшений.

Куда ему направиться? Не во дворец же, это верная смерть. Можно попробовать скрыться в предместьях — только вот незамеченным сложно остаться. В обычное время мог, наверное, затеряться среди крестьян или ремесленников, но не сейчас. Мийа всех шин поднимет, все окрестности перевернет. А такому, как Йири, спрятаться трудно. Да и не умеет он прятаться. Мысль умчаться куда глаза глядят не пришла в голову — пока жив тот, которому Йири отдал свою душу.

Йири спрыгнул с коня, повел в поводу. Высокая трава, скользкая от росы, мешала идти. Конь встряхнул гривой, заржал. Йири провел рукой по его гладкой шерсти, мерно поднимающемуся и опадающему боку.

— Ты знаешь дорогу? Мы возвращаемся.

Юноша не торопился. Утро, серое, сырое, холодное, принадлежало ему.

«Я больше не буду игрушкой. Если Аюрин и вправду у них — лучше ей умереть, чем тоже стать куклой в руках сильных мира сего».

— Э-сэнна. Прости.

Небеса благоволили к нему — побег с Островка прошел удачно. Никому не было дела до встрепанного мальчишки, помогавшего выносить мусор, и после никто не обратил внимания на шуструю фигурку, обсыпанную соломой от куртки до головной повязки. Лениво шуганули — видно, приняли за кого-то из низших слуг, который забрел, куда не положено.

Аоки, выждав до темноты, добрался до реки Юн и бросился в воду. По осени она была очень холодной, но мальчишка еще не успел отвыкнуть от жизни в бедных кварталах — а тогда приходилось всякое терпеть.

Переплыть реку не составляло труда, и четверти ани в ширину не было. Вылез на берег, измазавшись в глине. Восточный берег реки был почти пологим — не то что западный. Костер разжигать не следовало — заметят. Так что побежал в мокрой одежде, быстро, надеясь, что бег не позволит простыть. И лишь оказавшись за склоном холма, развел костер из жесткого кустарника — благо, кремень и трут не намокли в медной, плотно закрытой коробочке.

Отогрелся немного — и дальше пошел. Столицу Аоки знал хорошо и стремился миновать как можно скорее, не привлекая внимания ночных сторожей.

Их желтые и оранжевые фонарики покачивались то тут, то там, словно призраки умерших ходили по земле.

Утро Аоки встретил уже за стеной, в предместьях. Тут можно было и отдохнуть, но страх подгонял, не давая замедлить шага. Юность позволяла тратить силы щедро, неразумно — и не требовала платы потом.

Так еще день прошел и другой — мальчишка почти не отдыхал. И запасов еды с собой не взял — не подумал. Лишь горсть миндальных орехов, любимое лакомство. Теперь они кончились.

Редкие рощицы, две трети которых составлял довольно колючий кустарник, сменились более солидным леском.

Аоки устал настолько, что даже не заметил, что в пяти шагах от него на пеньке сидит человек — лет тридцати на вид, смуглый, с худым лицом, в черной одежде. Осознал присутствие незнакомца лишь тогда, когда тот рассмеялся.

— Эй!

Аоки вскинул голову.

— Есть хочешь?

— Да. Только у тебя не возьму, даже если предложишь.

Тот хмыкнул.

— Надо же, осторожный. Да не бойся, бери — платы не потребую.

Он кинул на колени Аоки лепешку. Подросток хмуро глянул на нее — аппетитную, с желтой корочкой — и откусил край.

— Куда идешь?

— Не знаю.

— А откуда, не скажу? Может, я твой хранитель, а ты меня так встречаешь.

— К демонам таких хранителей!

— А ты нахал, — удовлетворенно заметил незнакомец. — Хоть бы спасибо сказал.

— А ты что, добрые дела за спасибо делаешь? — ядовито спросил Аоки, доедая лепешку.

Тот рассмеялся и встал, перекинул потрепанную котомку через плечо.

— Пойдешь со мной?

— Нет.

— Ну и дурак, — беззлобно сказал человек. — В наших краях одиночке просто — сам не помрешь, так другие помогут.

— Другие? Разбойники, что ли? Ты тоже из них? — съехидничал мальчишка.

— Конечно, — неожиданно жестко усмехнулся смуглолицый. Повернулся к Аоки спиной.

Тот устало опустил голову на руки.

— Ладно, идем. Там разберемся, — прозвучало над ухом.

Аоки неожиданно ощутил прилив злости.

«Пусть все катится в Нижний Дом!» — и резко поднялся.

— Кто ты такой? — спросил Аоки около часа спустя, шагая позади незнакомца. Это были первые слова, произнесенные за время пути вдвоем. Под ногами чавкала глинистая земля, колючие ветви елей почти смыкались над тропинкой. Трещала сорока.