Мэрион Брэдли - Верховная королева (Туманы Авалона - 2)

Ланселет соскользнул с коня. Щеки его, раскрасневшиеся от холода, цветом напоминали римский плащ на его плечах; широкий край плаща закрывал лицо на манер воротника. Рыцарь низко поклонился дамам.

- Госпожа, - обратился он к Игрейне, - готовы ли вы тронуться в путь?

- Думаю, да. Принцессину кладь уже сложили вон на ту телегу, сдается мне, - отозвалась Игрейна, глядя на громоздкую повозку, нагруженную доверху и закрытую шкурами: там ехали остов кровати и прочая мебель, ткацкие станки - большой и малый, огромный резной сундук, горшки и котлы.

- Да уж, от души надеюсь, что в грязи она не увязнет, - промолвил Ланселет, глядя на пару запряженных волов. - Я не столько за эту телегу беспокоюсь, сколько вон за ту, другую - со свадебным подарком Артуру от Леодегранса, - добавил он без особого восторга, оглядываясь на вторую повозку, заметно больше первой. - Я бы рассудил, что стол для королевского замка в Каэрлеоне разумнее было бы соорудить на месте, - это если Утер не оставил бы ему в изобилии и столов, и прочей мебели... нет, не то чтобы я пожалел для госпожи обстановки, - добавил он, быстро улыбнувшись Гвенвифар, отчего девушка смущенно зарделась, - но - стол? Как будто Артуру замок нечем обставить!

- О, но ведь этот стол - одно из величайших сокровищ моего отца, возразила Гвенвифар. - Это - военный трофей; мой дед сразился с одним из королей Тары и увез его лучший пиршественный стол... - видишь, он круглый, так что в центре можно усадить барда, чтобы развлекал гостей, а слуги могут обходить стол кругом, разливая вино и пиво. А когда владелец принимал у себя дружественных королей, все места оказывались одинаково почетны... вот мой отец и порешил, что стол - под стать Верховному королю, который тоже должен рассаживать своих высокородных соратников, не отдавая предпочтения ни одному из них.

- Воистину, то - королевский дар, - учтиво согласился Ланселет, однако чтобы дотащить его до места, понадобится три пары волов, госпожа, и одному Господу ведомо, сколько потребуется плотников и столяров, чтобы собрать его уже на месте; так что, вместо того чтобы ехать с быстротой конного отряда, мы поплетемся, подстраиваясь под шаг самого медлительного из волов. Ну да пустяки, все равно свадьба без вас не начнется. - Ланселет вскинул голову, прислушался и закричал: - Иду, друг, уже иду! Не могу же я быть повсюду одновременно! - Рыцарь поклонился. - Дамы, мне должно дать нашему воинству знак выступать! Подсадить вас в седло?

- Кажется, Гвенвифар желает ехать в носилках, - отозвалась Игрейна.

- Увы, солнце зашло за тучу, - улыбаясь, проговорил Ланселет. - Но поступай как знаешь, госпожа. Льщу себя надеждой, что ты осияешь нас своим блеском как-нибудь в другой день.

Гвенвифар мило смутилась, - как всегда, когда Ланселет обращался к ней со своими очаровательными речами. Девушка никогда не знала наверняка, серьезен ли он или просто дразнится. Рыцарь ускакал прочь - и внезапно Гвенвифар вновь похолодела от страха. Вокруг нее возвышались кони, туда и сюда метались толпы мужчин - ни дать ни взять, воинство, Ланселет правильно сказал, - а сама она лишь никчемная часть клади, вроде как военная добыча. Гвенвифар молча позволила Игрейне подсадить себя в носилки, внутри которых обнаружились подушки и меховой коврик, и забилась в уголок.

- Я, пожалуй, оставлю полог открытым, чтобы к нам проникали свет и воздух? - спросила Игрейна, удобно устраиваясь на подушках.

- Нет! - сдавленно воскликнула Гвенвифар. - Мне... мне лучше, если полог задернут.

Пожав плечами, Игрейна задернула занавеси. Сквозь щелку она наблюдала за тем, как первые всадники тронулись в путь и как пришли в движение телеги. Воистину, все эти воины - королевское приданое. Вооруженные конники, при мечах, в доспехах - ценное прибавление к Артуровой армии. Примерно так Игрейна и представляла себе римский легион.

Гвенвифар склонила голову на подушки: в лице ни кровинки, глаза закрыты.

- Тебе дурно? - удивленно осведомилась Игрейна. Девушка покачала головой.

- Просто оно все... такое огромное... - прошептала она. - Мне... Мне страшно.

- Страшно? Но, милое мое дитя... - Игрейна умолкла на полуслове и спустя мгновение докончила: - Ну, ничего, вскоре тебе станет легче.

Гвенвифар едва ли заметила, что носилки тронулись с места: усилием воли она погрузилась в некое отрешенное состояние полудремы, позволяющее ей не впадать в панику. Куда же она едет, под этим беспредельным, необозримым небом, через бескрайние болота и бесчисленные холмы? Сгусток паники в животе сжимался все туже. Повсюду вокруг нее ржали лошади, перекликались люди: ни дать ни взять, армия на марше. А сама она вроде как прилагается к снаряжению: к конской сбруе, к доспехам и к пиршественному столу. Она только невеста, вместе со всем, что ей принадлежит по праву: с одеждой и платьями, и драгоценностями, и ткацким станком, и котелком, и гребнями и чесалками для льна. Сама по себе она - ничто, ничегошеньки-то собой не представляет; она - лишь собственность короля, который даже не потрудился приехать и посмотреть на девушку, которую ему отправляют вместе с конями и снаряжением. Она - еще одна кобыла, племенная кобыла, на сей раз - на расплод королю, которая, хотелось бы надеяться, произведет на свет королевского наследника.

Гвенвифар едва не задохнулась от гнева. Но нет, злиться нельзя; злиться не подобает; мать-настоятельница объясняла ей в монастыре, что предназначение всякой женщины - выходить замуж и рожать детей. Ей хотелось стать монахиней, остаться в обители, научиться читать и искусно рисовать красивые буквицы пером и кистью, но принцессе такая участь заказана; ей должно повиноваться воле отца, точно Господней воле. А ведь женщинам следует исполнять волю Божью особенно ревностно, ведь это через женщину человек впал в первородный грех, и каждой женщине полагается знать, что ее долг - искупить совершенное в Эдеме. Ни одну женщину вполне добродетельной не назовешь, кроме разве Марии, Матери Божьей; все прочие женщины порочны, и иными быть просто не могут. Вот и ее, Гвенвифар, настигла кара - за то, что она подобна Еве, за то, что грешна, гневлива и бунтует против воли Божьей. Гвенвифар прошептала молитву и усилием воли вновь погрузилась в полубессознательное состояние.

Игрейна, нехотя примирившись с необходимостью ехать с задернутым пологом и тоскуя по свежему воздуху, гадала про себя, что, во имя всего святого, не так с ее будущей снохой. Она ни словом не возразила против этого брака - впрочем, она, Игрейна, тоже не протестовала против брака с Горлойсом; и теперь, вспоминая негодующую, перепуганную девочку, какой была когда-то, Игрейна сочувствовала Гвенвифар. Но зачем забиваться в душные носилки, почему не ехать с гордо поднятой головой навстречу своей новой жизни? Чего она боится? Неужто Артур такое уж чудовище? Ведь не за старика же в три раза старше ее девчонку выдают; Артур молод и готов окружить ее уважением и почетом.