Мэрион Брэдли - Верховная королева (Туманы Авалона - 2)

- Ну, разве не красиво? - спросила она, точно ребенок, вымаливающий похвалу.

- Чудо как хорошо. Я думал, в жизни своей не увижу работы более тонкой, чем эта, - и Артур положил руку на ножны алого бархата, неизменно висящие у него на поясе, - но твое знамя еще лучше.

- А я ведь в каждый стежок вплела молитвы за тебя и твоих соратников, - умоляюще промолвила она. - Артур, послушай меня - как думаешь, разве не может того быть, что Господь покарал нас, ибо счел, что недостойны мы дать этому королевству следующего короля, ты и я, разве что принесем обет служить Ему верно и преданно, и не по языческим обычаям, но по новому закону, под дланью Христа? Все силы языческого зла объединились против нас, и должно нам сразиться с ними при помощи креста.

Артур накрыл ладонью руку жены.

- Полно, родная моя. Ты же знаешь, я служу Господу как могу...

- И все же ты возносишь над своими людьми языческое знамя со змеями, воскликнула она, и Артур горестно покачал головой.

- Любовь моя, не могу я обмануть и предать Владычицу Авалона, возведшую меня на трон...

- На трон тебя возвел Господь и никто иной, - убежденно промолвила Гвенвифар. - Ох, Артур, если ты меня любишь, если хочешь, чтобы Господь послал нам другого ребенка, послушайся меня! Или ты не видишь, что Он покарал нас, забрав нашего сына к себе?

- Не говори так, - твердо оборвал ее Артур. - Безрассудство и суеверие - думать, будто Господь способен на такое. Я пришел с долгожданной вестью: саксы собирают силы, и мы выступаем в поход, чтобы дать им бой у горы Бадон! И весьма жалею я, что ты нездорова и не можешь выехать в Камелот, но, увы, не бывать тому... по крайней мере пока...

- Ах, я отлично знаю, что я для тебя - лишь обуза, - с горечью воскликнула королева. - Так всегда было... жаль, что я не умерла вместе с моим ребенком!

- Нет-нет, не след тебе так говорить, - ласково произнес Артур. - Я более чем уверен, что с моим добрым мечом Эскалибуром и всеми моими соратниками мы одержим победу. А ты молись за нас денно и нощно, моя Гвенвифар. - И, поднявшись, Артур добавил: - До рассвета мы не выступим. Я попытаюсь выкроить время и зайти попрощаться с тобою перед тем, как армия двинется в путь; и твой отец тоже навестит тебя, и Гавейн, а возможно, и Ланселет: он шлет тебе привет и поклон, моя Гвенвифар; он очень встревожился, услышав, как тебе недужится. Сможешь ли ты поговорить с ними, если они придут? Королева склонила голову.

- Я исполню волю моего короля и лорда, - с горечью отозвалась она. Да, пусть они придут, хотя дивлюсь я, что ты берешь на себя труд попросить меня о молитвах... я даже не в силах убедить тебя отказаться от языческого знамени и поднять Христов крест... И, вне сомнения, Господу ведомо твое сердце, ибо Господь не позволил тебе выехать в битву с верою, что сын твой станет править в этой земле, ибо не решился ты еще утвердить в сей земле христианство...

Артур умолк, выпустил ее руку; Гвенвифар чувствовала, как муж смотрит на нее сверху вниз. Наконец Артур наклонился, взял ее за подбородок, развернул лицом к себе. И тихо произнес:

- Дорогая моя госпожа, любовь моя ненаглядная, во имя Господа, неужто ты и вправду в это веришь?

Не в силах произнести ни слова, Гвенвифар кивнула, точно ребенок, вытирая нос рукавом платья.

- Говорю тебе, дорогая моя госпожа, перед лицом Господа: не верю я, что Господь так утверждает свою волю, и не думаю, что это так уж важно какое знамя мы подъемлем. Однако если для тебя это так много значит... Король помолчал, судорожно сглотнул. - Гвенвифар, мне невыносимо видеть тебя в таком горе. Если я возьму в битву это знамя Христа и Пресвятой Девы, перестанешь ли ты скорбеть и от всего сердца помолишься ли за меня Господу?

Мгновенно преобразившись, Гвенвифар подняла глаза; сердце ее взыграло от неуемной радости. Неужто Артур и впрямь сделает это ради нее?

- Ох, Артур, я молилась, я так молилась...

- Так тому и быть, - вздохнув произнес Артур, - я клянусь тебе, Гвенвифар, что в битву я возьму лишь твое знамя, знамя Христа и Пресвятой Девы, и никаких иных стягов над моим легионом развеваться не будет. Да будет так, аминь. - Артур поцеловал ее, однако в лице его читалась глубокая печаль. Она сжала руки мужа, покрыла их поцелуями, и впервые Гвенвифар показалось, что змеи на его запястьях ничего такого не значат - просто поблекшие изображения, не более; воистину, она была безумна, когда сочла, что змеи эти обладают властью повредить ей или ее ребенку.

Артур кликнул оруженосца, дожидающегося у дверей комнаты, и велел ему бережно и осторожно забрать знамя и водрузить его над лагерем.

- Ибо завтра на рассвете мы выступаем, - объявил король, - и пусть все видят: над Артуровым легионом развевается знамя моей госпожи с изображением Пресвятой Девы и креста.

Оруженосец оторопел.

- Сир... лорд мой... а как же знамя Пендрагона?

- Отнеси его к эконому и вели убрать куда-нибудь. Мы выступаем под стягом Господа.

Оруженосец ушел; Артур улыбнулся жене, однако в улыбке этой не ощущалось особой радости.

- Я навещу тебя на закате, вместе с твоим отцом и нашими родственниками. Тут мы и отужинаем; я велю экономам принести снеди на всех. Не след обременять Элейну заботами о столь многих. А до тех пор прощай, дорогая жена. - И Артур скрылся за дверью.

В итоге скромный ужин накрыли в одном из малых залов: в покоях королевы столько народу просто не разместилось бы. Гвенвифар и Элейна нарядились в лучшие свои платья из тех, что еще оставались в Каэрлеоне, и вплели в волосы ленты; обе с восторгом предвкушали что-то вроде праздника после сурового заточения последних недель. Угощение - по чести говоря, немногим лучше армейских пайков - накрыли на раскладных столиках. Большинство престарелых советников Артура отослали в Камелот, включая и епископа Патриция; зато на ужин пригласили мерлина Талиесина, и короля Лота, и короля Уриенса Уэльского, и герцога Марка Корнуольского, и Ланселетова сводного брата Лионеля из Малой Британии, старшего сына и наследника короля Бана. Был там и Ланселет; улучив минуту, он подошел к королеве и поцеловал ей руку, с безнадежной нежностью заглянув ей в глаза.

- Ты поправилась, госпожа моя? Я за тебя тревожился. - И, воспользовавшись полумраком, поцеловал ее - легонько, точно перышком задел, прикоснулся теплыми губами к ее виску.

Подошел и король Леодегранс и, сердито хмурясь и супясь, поцеловал ее в лоб.

- Мне страх как жаль, что ты расхворалась, дорогая моя, и ребенка тоже жаль; воистину Артуру следовало спровадить тебя в Камелот, силком запихнув в носилки; так поступил бы я с Альенор, вздумай она мне перечить, бранился король. - А теперь вот сама видишь: зря ты осталась, еще как зря!

- Не упрекай ее, - мягко вмешался Талиесин, - она довольно выстрадала, лорд мой. Ежели Артур не считает нужным ее бранить, так отцу и вовсе не след.