Федор Чешко - Тараканьи бега

— А регистрация? — заикнулся племянник, приходя в себя.

— Уже, — ответствовал «крестный дядя», протягивая родственнику развернутый ноут, целиком состоящий из четвертьформатного манускрипт-дисплея. — Прочитай-ка да оставь для порядка автограф. Знакомым (и уж тем более родственникам) обязательно следует верить на слово… заручившись соответствующей распиской. Правильно говорю?

— Вы всегда и все правильно говорите. Поэтому можно я сперва прочитаю?

— Валяй, — великодушно разрешил «влиятельный и тэ дэ». — Я ж понимаю, наслушался, небось… э-э-э… всякого. Когда человек на виду, про него всегда болтают… э-э-э… всякое. Сам выйдешь на высоты — поймешь.

По авторскому замыслу, при последних словах хоть какая-нибудь из внутренностей молодого человека обязана была сладостно екнуть. Но многообещающий намек пропал втуне: племянник его попросту не расслышал, он слишком увлекся рассматриванием ноута. Даже не рассматриванием, а…

— Что-то не так? — раздраженно осведомился дядя.

— Тут больше страницы, а я не знаю, как пролистать. Лепторов нет, а на саунде у вас, небось, голосовая распознавалка…

Менеджер-эталон пренебрежительно фыркнул. И сказал:

— Нету там никаких этих… распознавалок! Мне нечего скрывать — что бы там про меня ни болтали!

— Ага… Некст пейдж, экшн… Действительно, нету распознавалки. А по-русски он тоже брэйнит?

— Он, как ты изволил выразиться, «брейнит» команды на всех известных литературных языках. — Судя по исключительной предупредительности тона, дядино терпение на третьей космической неслось к финалу. — Еще что-нибудь интересует?

— Классное писало! — Племянник вздохнул завистливо, после чего зачем-то подышал на правый свой большой палец, как-то уж чересчур старательно притиснул его к дисплею и не слишком разборчиво буркнул «экшн». Заметив, что влиятельный родственник отслеживает эти манипуляции полубрезгливо-полуподозрительно, молодой человек разъяснил:

— Пальцы замерзли. Курсанты-кураторы (ну, знаете, эти — из старшекурсников) нам с первого дня долбили… — Он вдруг загнусил, повысив голос и обильно сдобрив его этакими сержантскими взрявками: — Персонально для некоторых осуществляю специальный команд-ввод исключительно по-русски. Для долгосрочного исполнения… Этоллно, ноутируйте, смоллеры: последнее хлопство — всобачить изменение зазусманелым фингером ор стереть чо-ничо невошенным. Минитов через десять вааще олл перехренячится на фиг, энд ноуванная фром стандартных функциональных команд хрюк прохелпит: южуалная инсталяшка соушную дерьмоподтирку квиклово исполнять донт спроможная.

Дядя внимательно дослушал все до конца, а дослушав, сказал вдруг:

— Ну-ка, дай сюда!

Вкладывая ноут в требовательно растопыренную дядину пятерню, юный родственник позволил себе недоуменную гримасу, однако эталон менеджерства мимику сию проигнорировал. Он внимательно рассматривал изображение. Насмотревшись, перезагрузил «писало» и опять вызвал на дисплей то же. Отпечаток племянникова большого пальца дисциплинированно светился прозрачной краснотой поверх текста.

— Кажется, все правильно, — произнес наконец дядя вроде бы даже разочарованно. И, перехватив наивно-непонимающий взгляд молодого родственничка, разъяснил: — А то мало ли чему вас там учат в вашем училище. У вас ведь там народ попадается разный. Правильно говорю?

— Не знаю, — племянник скромно потупился. — Наверное. А если я теперь ваш этот… модифицирующий блок потеряю, стоимость из стипендии выплачивать или как?

Образец менеджера скатал ноут в трубочку и небрежно воткнул в какую-то щель на приборной лимузинной панели. И только после этого улыбнулся (на редкость обаятельно — как всегда то есть):

— Стипендии не хватит — разве что ты лет десять собираешься в своей альма-матери мозоли насиживать. Читать нужно было внимательней, раз уж взялся! Ну, ладно, едем уже, а то действительно придется ради твоей персоны выводить лайнер на петлю ожидания.

— Слушайте, студиозы, через полчаса мне потребуется минимум тридцать свободных гигов на F4. Так что будьте благолюбезны оперативненько къедренизировать все свои шедевры программирования.

Изверг обвел притихших студиозов ледяным взглядом, однако вознегодовать (по крайней мере, вслух) никто не отважился — все дисциплинированно кушали вязкую мутно-зеленую жижу под кодовым названием «первое номер семь». Только Леночка, придержав ложку у самого рта, осторожно спросила:

— А что значит «къедренизировать», Виктор Борисович?

Изверг ехидно вызмеил губы:

— Это значит стереть, — любезно пояснил он. — К едреной фене. Кушайте, детка, кутайте.

Виктор Борисович Изверов глядел только на Леночку — с этакой нехорошей удавьей пристальностью. Тем не менее никто из практикантов ни на миг не засомневался, что «кушайте, детка» адресовано отнюдь не ей. Кушать, а точнее — скушать и утереться, предлагалось Виталию Белоножко, ответственному старосте тройки практикантов из космотранспортного училища (факультет бортового программирования, трехгодичное обучение, первая курсовая практика).

Несколько мгновений Изверг тянул паузу, явно надеясь, что студиозы все-таки проявят неповиновение или хоть нагрубят заслуженному ветерану космонавтики, то есть ему. Надежды канули втуне — практиканты сосредоточенно расправлялись с обедом.

Правда, Леночка явно хотела бы спросить еще о чем-то (возможно, кто такая Едрена Феня), но Чин-чин пресек эту попытку в зародыше, наступив любознательной сокурснице на ногу. И правильно сделал. За Леночкой нужен был глаз да глаз. Кроме неотразимой мордашки родители-украинцы наградили ее звучной фамилией Халэпа, и благодарное чадо стремилось оправдывать родительский дар на все сто. Единственно, что у Леночки получалось действительно хорошо, это влипать на ровном месте и втравливать в свои неприятности как можно больше народу.

Так и не дождавшись от практикантов чего-либо предосудительного, Изверг разочарованно буркнул: «Благодарю, сыт», — и поднялся из-за стола.

Перед тем как покинуть кают-компанию, убеленный экс-космоволк проворчал, обращаясь главным образом к псевдокожаной стенной обивке:

— Если через полчаса мне не расчистят рабочее поле, я сделаю это сам, — и так прихлопнул за собой люк, что отражения потолочных светильников в содержимом тарелок раздробила мелкая рябь.

— Чего он так на нас взъелся? — Леночка не то всхлипнула, не то отфыркнула от глаз свою умопомрачительным образом завитую челку. — Что мы ему такого?..

— Да ничего, — Чин-чин собрал со стола пустые тарелки и отправился к амбразуре кухонного синтезатора. — Ты, Ленок, поставь себя на его место. Под занавес такой биографии оказаться на блокшиве — чем-то вроде космического бакенщика… И то ведь, считай, из милости только держат, в память былых заслуг: при его годах да болячках простого бы смертного трехдюймовым швом к Земле приварили.