Федор Чешко - Тараканьи бега

Мы идем не к заждавшейся славе,

А бредем вслед за гробом мечты…

Вопреки тексту, сей шедевр собственного когдатошнего изготовления Матвей Чинарев-Молчанов напевал, идучи не вслед за гробом одного из своих хакерских мечтаний, а от геенны огненной, оное мечтание миг назад поглотившей.

Дело было сделано. Крэнг очередной раз доказал, что у него только с фантазией слабовато, а дружеский замысел воплотить — это ему как шкаф наизнанку вывернуть (что в Крэнговой шкале оценок идентично общечеловеческому «без проблем»). Дело, значит, было сделано в лучшем виде; последними словами Дикки-боя перед окончанием связи было: «Сейчас спущу брэйн в мусороед, хоть и — эх-хе-хе! — жалко…» Ему, видите ли, жалко… А Матвею тогда каково?!

Конечно, основная передача прошла не только на «only transit», но и на «only out», и ни одна из сработанных Крэнгом матриц вернуться к адресанту никоим образом не могла. Конечно же, сразу по окончании Матвей удостоверился, что опер-память его копировального блока пуста — следовательно, таракан благополучно убыл по назначению. Конечно, конечно, конечно…

Но.

«В ходе давешней ловли таракана его, родимого, пришлось откопировать — теперь он знает, как можно размножаться в компах», — идиотская фраза булавкой засела в мозгах, пришпилив к ним, словно бабочку к гербарию (или как бишь это — «кляссер»?), все то же назойливое заковыристое словцо из школьной ботаники… или зоологии?

Короче, гербарий там или кляссер, ботаника или зоология, а Матвей решил свой микросупер тоже приговорить. Побудительные причины оного решения самому же решителю казались образчиком непрошибаемого идиотизма, и жалко было до слез — и сам брэйн, и футляр златокедровый, и связанные с тем и другим приятные воспоминания… Но — увы! — имелись в молчановском не по возрасту богатом наборе воспоминаний и примеры совершенно иного рода: как весьма перспективные затеи оказывались на грани фиаско (а иногда и за оной) вследствие присущего некоему великому хакеру вульгарного мелкого жлобства. Естественно, нежелание расстаться с дорогущим супером трудно отнести к мелкому жлобству (а что же тогда прикажете относить к жлобству крупному?!), но это не аргумент.

Камбузный утилизатор равнодушно сглотнул приношение, рыгнув сдавленным отголоском деструкторного разряда; над захлопнувшимся зевом жутковатой машины вспыхнул переливчатый оптимистично-зеленый надп и с: «Утилизация завершена. Приготовиться к следующей?» Матвей скрутил контакторной амбразурке фигу и отправился к себе. И даже тот факт, что утилизатор покладисто воспринял дулю как отбой-команду — выдрессировалась-таки блокшивская электронная братия понимать нормальное человеческое общение! — даже это наглядное подтверждение собственного педагогического таланта не улучшило Молчанову настроения.

Он уже вошел в коридорчик жилого модуля, когда… «Вот, оказывается, как себя почувствовал тот коп в Далласской подземке, которого Крэнг сзади да со всей дури огрел по голове вторым копом…» Нет, никто, естественно, не бил по Матвеевой макушке ни копом, ни чем иным, а просто под эту самую макушку ввернулась мысль.

Лена.

Бутылка чинзано залпом плюс искусственная гравитация. Плюс гипнопассиватор на полную мощность в режиме ручного управления. «Если не надолго, гипнопередозировка вряд ли добавит что-либо уж очень страшное к прочим последствиям…» А если надолго?! Прыжок в коридор из насквозь прогипноженной Ленкиной каюты, Изверг со своей стрелялкой, облавная охота на таракана, другое-всякое, напрочь вышибившее из мозгов простой факт: пассиватор в ручном режиме не выключится сам по себе… Господи, целая вечность сожрана черт-те чем, какими-то мелочными заботами о родимом кармане, родимой шкуре и судьбах родимого человечества — и в течение всей этой в печенки долбанной вечности трижды долбанный в нутро аппарат прел на максимуме!..

До Халэпиной каюты было с полдесятка нормальных людских шагов, а таких, какими они получались теперь у Матвея, оказалось несравнимо меньше — и все равно по дороге лже-Чинарев успел напридумывать несметье несметное вариантов того, что вот-вот увидит. Варианты получались, естественно, один другого жутчее. Поэтому, ворвавшись наконец, он так и закляк на комингсе стоп-кадром финиширующего спринтера. Лишь через то ли миг, то ли век созерцания и слушания того, что увиделось ему тут и услышалось, хакер-поэт снова научился дышать. Ибо понял: розовое, округлое, как бы литое нечто, которое новорожденным великанским грибом выпирало из Лениной койки, — это всего-навсего… В общем, если человек лежит носом в подушку и при этом умудряется придерживать собственный подбородок собственными же вздернутыми коленями; если некоторые особенности фигуры этого человека и при всем-то хорошем с немалым трудом втискиваются в стандартные рамки космотрансовского обмундирования; и если вспомнить к тому же, что оное обмундирование рассчитано на возможность резкого изменения формы обмундированного (перегрузки там и тэ дэ) и оттого по-древнему шьется из кусков, да еще и специальным травмобезопасным (иначе сказать — ослабленным) швом… А если вдобавок учесть пристрастие означенного человека к, пардон, трусикам системы «два шнурка плюс фиговый листик» (причем слово «фиговый» в данном случае надлежит разуметь отнюдь не в ботаническом смысле)… Вот так. А дикие звуки, ужаснувшие было Матвея, объяснялись отнюдь не столь пикантно и куда прозаичнее: нежная юная фея храпела, как пьяный боцман.

Собственно, доосознавал все это Молчанов уже снова в движении. Точнее — в прыжке. Прямо с комингса к койке. Плюхнувшись на колени и едва ли не тычась макушкой в выдравшуюся на волю часть Халэпочкиного тела, он нашарил под лежбищем вожделенный верньер. Нашарить-то нашарил, а вот крутануть его до отказа влево не смог. И со второй попытки не смог. И с третьей. Рифленый барабанчик ни на йоту не желал проворачиваться в «нулевую» сторону. Потому что уже, оказывается, был выставлен до отказа на ноль.

— Очень-очень медленно встань и выпрямись. Руки, пожалуйста, держи в стороны.

Опять! Господи, второй раз за сутки! Это что, обычай такой на старт-финишерах или забава народная — «арестуй практиканта»?!

Видеть говорившего Матвей, естественно, не мог; голос казался мягким, вроде бы даже виноватым… И тем не менее Молчанов решил неизвестному (а неизвестному ли?) говоруну подчиняться… пока.

— Теперь можешь повернуться, — сказал почти виноватый голос после того, как по карманам поднявшегося на ноги Матвея неумело отскользила ощупывающая ладонь. — Только не дергаясь, пожалуйста. Ладно?

Молчанов продолжал подчиняться.