Ник Перумов - Череп на рукаве

Несмотря на это, лейтенант заставлял нас непрерывно отжиматься от пола и проделывать все положенные комплексы десантной системы рукопашного боя. Угрюмые и осунувшиеся солдаты подчинялись плохо, двигались вяло – надежда гасла в них слишком уж быстро, они просто не знали, что это такое – надежда.

Наш взвод был собран «с бору по сосенке», всякий разный люд со всех концов Империи, польстившийся на относительно сытный солдатский паёк и положенные по выслуге лет льготы. Кто-то надеялся помочь своим родным, до сих пор не имевшим имперского гражданства, как Глинка. Кто-то рассчитывал сколотить хоть сколько-то деньжат и, отслужив, открыть какое ни есть мелкое, а своё дело. А Мумба шёпотом и под страшную клятву молчать признался мне, что ему надо выкупить своих каких-то достаточно дальних, но тем не менее важных для него родичей из долговой кабалы. Его родная планета давно и без всяких неурядиц влилась в состав Империи и потому избежала масштабной «зачистки», как случилось там, откуда была родом Гилви. Мятежных лордов её родины просто и без церемоний перевешали, а у Мумбы клановые вожди остались благоденствовать, только перебравшись из скромных домиков в роскошные офисы с зеркальными окнами. И средневековая система долгового рабства и ямных тюрем для несостоятельных должников продолжала действовать и даже процветала.

...Они приходили ко мне один за другим, испуганные, растерянные, уже понюхавшие пороху солдаты Империи, но ещё далеко не те, кого принято было называть Третьей десантной дивизией «Мёртвая голова», кто пошёл бы по трупам, равнодушно перешагивая через упавших и хладнокровно добивая раненых, если их нельзя было спасти.

Они искали утешения в разговоре. Они выкладывали мне нехитрые истории своих недолгих жизней. Так, наверное, исповедывались Рыцари Храма перед своим последним боем, когда орды язычников уже подступали к Храмовой Горе и последние пути отступления были отрезаны. Тогда среди удерживавших святыню рыцарей не нашлось ни одного рукоположенного духовника, и защитники исповедывались друг другу, словно первые христиане в подвалах Колизея, перед тем как выйти на арену с голодными львами.

Я узнал, что Фатих успел побывать в трёх молодёжных бандах (оно и неудивительно) и боится, что в последней драке на танцах убил своего противника до смерти, достав его по голове куском арматуры. Я узнал, что у Джонамани старшая сестра согласилась на постылый брак, чтобы остальная семья – одиннадцать ребятишек мал мала меньше – не умерла с голоду, потому что имперского пособия катастрофически не хватало. Я узнал, что сдержанный, хладнокровный Хань едва избежал на своей планете почётной, но несколько обременительной должности главного городского палача, поскольку его соплеменники истово верили в справедливость древнего свирепого изречения «око за око».

И всё это имело место прямо под носом у имперских генерал-губернаторов и гауляйтеров, или даже на самих Внутренних Планетах, где власть Его Величества кайзера была установлена давно и сразу, и опираясь на чьи войска, собственно говоря, группа офицеров и начала создавать ту самую Империю, гражданином которой я имею честь состоять.

Мы говорили. Нам просто больше ничего не оставалось делать. Микки с горечью признался мне, что сожалеет о своём атеизме – тогда не так страшно было бы умирать, а Назариан, напротив, изрыгал богохульства и заявлял, что одно лишь это сидение в заваленном подвале способно обратить самого истового католика в воинствующего безбожника.

Я тоже рассказывал. Но, в отличие от остальных, я не исповедывался. Я говорил о людях, которые шли с радостью и гордостью на смерть, потому что верили в истинность того дела, которому служили. Я приводил примеры. Я вспоминал историю – которую практически никто из них не знал, даже в пределах элементарного школьного курса. Меня это не удивило. Притчей во языцех успел стать один из рекрутов нашего взвода, Биймингалиев, который поначалу не знал даже таблицы умножения.

Я говорил и о нашей войне. Которую слишком многие в Четвёртом Рейхе очень хотели бы позабыть или представить в совершенно извращённом виде. Что стоит изменить вообще, подвергнуть полной цензуре все оставшиеся книги? Закончить, к примеру, войну в 1943 году от Рождества Христова. Сразу после высадки английских и американских войск в Сицилии и Курской битвы. Написать, скажем, что был заключен почётный мир, в Германии установилось новое правительство...

Подделать документы при нынешней технологии нетрудно. И что самое главное – люди любят верить в сказки. Тем более побеждённая некогда «стержневая нация»... Это было давно. Само собой, не осталось никого из живых свидетелей. И много ли таких, у кого в семье до сих пор хранятся запаянные в пластик для большей сохранности письма родных, типа «Дошли до Берлина»? А книги изъять нетрудно. Все архивы давно перешли на электронную форму хранения, так что надо просто на очень короткое время перекрыть доступ к группе документов, а потом вместо них выставить уже совершенно иные. И всё – прошлое необратимо изменится. Ведь бронзовый русский солдат в старом Трептов-парке имперской столицы давным-давно снесён. Даже его фотографии найти практически невозможно. Что, если, подумал я вдруг, это не есть лишь моя выдумка, что, если такой план на самом деле существует и осуществляется?

Славная тема для размышлений в нашей ситуации, нечего сказать. Впрочем, неожиданно для самого себя я увлёкся. Манипулирование историей... причём глубокое, настоящее. Не ежеминутное и ежедневное «изменение правды», как в старинном (и отчего-то до сих пор не запрещённом) романе Оруэлла, а глубокое, настоящее изменение. Создание событий, которых не было и быть не могло. Фантомные войны. Неизвестные герои. Черт возьми, если до этого додумаются имперские политтехнологи... то, наверное, Москва будет взята ещё в одна тысяча семьсот шестьдесят первом году славными и непобедимыми прусскими войсками короля Фридриха... А можно и ещё глубже. Можно вообще вывести всю нынешнюю Империю из всемирного государства «стержневой нации», окончательно сложившейся с концом Второй мировой войны. Завершившейся, само собой, их доблестной победой. Ведь уже сейчас в школьном курсе об окончании этой войны говорится невнятной скороговоркой, и учебник стремительно перескакивает к Великому Объединению Германии и балканским войнам, само собой, сведённым на нет благодаря мужеству и доблести реформированного бундесвера.

Долго ли свести всё это на нет?.. Если уже в начале двадцать первого века многие американцы, наши, между прочим, союзники в той войне, искренне были убеждены, что их противниками выступали не только немцы, но и русские?..