Владимир Михайлов - Время Разителя

Конечно, нет гарантии, что Улар всегда был таким. Ведь условия для развития жизни на нем имеются, их не люди создали. Может быть… Но это — размышления для тех, кому делать нечего. Я же нужную мне информацию получил. Теперь есть что передать. А если не будет хватать — тогда и позабочусь об этом.

— Гек! Связь! Дай мне нижнего оператора. Канус! Как вы там?

— Живы. Эти только что ушли. Закачивают свежий воздух. По разговорам — решили, что мы успели удрать.

— Нормально. Теперь слушай очень внимательно. Я снимаю блокаду лифтов. Вы мигом — на самый верх. Там охрана…

— Всего двое. Думаю, пробьемся. Куда дальше?

— Найдете объект «Пигмей». Сейчас покажу вам на дисплее, где он находится относительно башни. И — туда. Там я вас встречу.

— Я один — не затруднился бы. Но с этой…

— И не думай. Только вдвоем. Хотя бы по трупам.

— Что так круто? Что угрожает?

— Конец света. В самом полном смысле.

— Ну, если так, то придется поработать…

Еще одно дело сделано.

— Гек! Чем ты сейчас занят? Мне нужно…

— Приступаю к выполнению задания программы «А».

— Что за команда?

— Стереть твою программу и тебя самого.

Только этого мне сейчас и не хватало. Но…

— Это у тебя не получится. Разве не помнишь? (Глупо, конечно, задавать такие вопросы компьютеру, но что-то делать надо — а то он и в самом деле…)

— Могу.

— Для этого нужна специальная программа. А у тебя ее нет. Ты ведь не принял то, что они пытались…

— Сейчас есть. «Чистильщик». Пришлось принять. Она введена в «А».

Черт, они додумались-таки до такой возможности. Сукины дети, вот кто они. Кажется, пора удирать отсюда. Куда только? А впрочем — выбора-то нет.

— Ты установил связь, какую я требовал? Ту, вторую?

— Выполнил. Нахожусь в контакте.

— Немедленно сбрось меня туда — со всеми корнями!

— Выполняю.

Все-таки машина, даже умная, — создание бесчувственное. Ни полсловечка сочувствия. Как будто так и надо.

Ладно. Вот пусть теперь они насыплют мне соли на хвост!

Пат Пахтор испытывал некоторую озабоченность. Время развода на работы уже наступило и миновало; по нормальному ходу событий их — четвертую монтажную группу — уже минут пятнадцать как вели бы — или везли — на новый объект; но сегодня десятники не торопились отдавать привычные распоряжения, стояли поодаль кучкой, сами вроде бы чем-то озабоченные.

Но, пожалуй, такая задержка даже и к лучшему. Последние минуты он вдруг стал чувствовать себя как-то не так. Словно сознание стало немного мутнеть, правда, урывками, но все равно это было очень неприятно. Потому что в таком состоянии нельзя выходить на работу. Так что сейчас задержка пришлась очень кстати. Зато некстати было то, что десятники, словно получив какие-то указания, разошлись наконец по своим группам. И, как назло, именно сейчас его залихорадило по-настоящему. Покачнувшись, Пат даже взмахнул руками, чтобы удержаться на ногах.

— Пахтор, ты чего?..

Черт, как медленно думалось, с каким трудом, со скрипом, можно сказать, повиновалось тело. Да, это тебе не наносекунды кваркотронной схемы, это плоть. Надо привыкать. Похоже, я успел в самый последний миг…

— Да ничего, десятник. Оступился. Я в полном. А что это мы сегодня так загораем? Кто резину тянет?

Так должен был спросить Пат Пахтор; так и спросил. Хотя все «что» и «почему» были мне известны куда лучше, чем и десятнику, и инженеру, да и начальству еще повыше.

— Да вот такая пора пришла: все дела переделали. Хотя и говорят, что такого не бывает.

— Да ну, этого и правда быть не может. Вон, смотри: одна бригада уже точно собралась в дорогу.

— Ну, у них работа другая. Им еще дела хватает. А нам дана команда: идти, сдавать костюмы. Значит, сегодня уже точно работы не будет.

Это я тоже узнал задолго до него.

— Ладно. Тогда я пошел сдавать?

— Вали. А после этого вернись сюда. Все вернутся.

— Зачем?

— Так приказали.

Я знал, кто приказал и зачем. Знал и то, почему в сторонке, но недалеко от площадки, где всегда шел развод по работам, расположились охранники — не двое, как обычно, а человек двадцать.

— Вернусь, — пообещал я. Повернулся и неторопливо зашагал — сдавать костюм. Шел, лавируя между кучками таких же, как Пат Пахтор, отныне переставший существовать — недоумевающих и даже начинавших тревожиться.

Спешить мне некуда: изохронную робу и через десять минут не поздно будет сдать. Тем более что там, у входа, уже набралась очередь таких же, как я, сдатчиков. Поэтому если я приму еще левее и пройду рядом с той командой, что костюмов не сдает и собирается садиться в длинный скользун, который и доставит их на место, — мои маневры ничьего внимания не привлекут, подозрений не вызовут…

Я еще замедлил шаг. Потому что в группе было семнадцать монтарей и за то время, что я обходил их по кривой, надо было на скорую руку пошарить в голове каждого из них — чтобы найти слабейшего. Народ простой, но собирался из разных миров, а во всяком месте к защите сознания относятся по-разному: в одних об этом вообще ничего не знают, в других это — роскошь для немногих, зато в третьих, что побогаче и поразвитее, этим пользуется большинство населения. И мне нужен был человек по возможности совершенно раскрытый. Не то чтобы я не справился и с противником посильнее; но сейчас это нужно было сделать с наименьшей затратой энергии — и попроще, потому что практики у меня некоторое время, по известным причинам, не было — а тут, как в любом искусстве, необходимо постоянное упражнение.

Среди первых десяти я так и не смог никого выбрать. У тех, у кого защита напрочь отсутствовала (таких было трое), сознание на уровнях, которые мне нужны, было заторможено до такой степени, что просто не воспринимало никакого воздействия. По ним можно разгуливать вдоль и поперек часами — и без всякого толка. «Счастливые люди, — подумал я. — Им легко живется. Но если не найдется ничего лучшего…»

К счастью, нашлось. Он был одиннадцатым.

И дело заключалось не только в том, что у него не стояло ни одного блочка: нервная система у него была слабой, легко подвижной, делая его весьма внушаемым.

Я ворвался в него, словно атакующий солдат. И ударил сразу, блокируя его сознание на, самое малое, шесть часов. «Интересно», — мельком подумал я, тараща глаза на человека, медленно оседавшего на землю в нескольких шагах от меня. При этом я невольно замедлил шаг, что естественно для всякого любопытствующего прохожего. А видя, как к нему бросились его сотоварищи и беспомощно засуетились, не понимая, что и как, — я свернул и направился прямо к ним. Их знаний хватило, чтобы нащупать пульс и понять, что парень жив. Но ни хлопанье по щекам, ни брызганье в лицо водой не заставили его вернуться в сознание. А если бы помогло, это могло означать лишь одно: что мне пора на пенсию — которую, впрочем, никто не собирался мне платить. Пока я подходил к ним, их старшой успел по своей связи вызвать медиков. Я подошел достаточно близко, чтобы, поглядев на лежащего без сознания парня, посочувствовать: