Владимир Михайлов - Время Разителя

Не ко времени ожил иннерком. Голосом адъютанта сообщил:

— Шеф, тут к вам прорывается визитер.

— Выбей в аут.

— Я бы… Но это старый ваш дружок — Разитель…

— Вот как. — Иванос две секунды молчал. — Ладно, проси.

Я забеспокоился: Лючана — так зовут мою жену — на этот раз слишком уж задержалась в ванной. Пошел четвертый час, как супруга уединилась там, то плещась, то замирая надолго, так что ни звука не доносилось, и впору было задуматься — а не собирается ли она учинить что-нибудь бестактное: вскрыть себе вены, например. Такое случается, и не только с женщинами, хотя с ними чаще. Была бы, как говорится, причина. А причин, при желании, можно найти неимоверное количество — тем более тогда, когда они и вправду существуют.

Я признавал, что у Лючаны их было в избытке — даже для человека с ее характером, а он у нее не из мягких. На нее всегда можно рассчитывать в серьезной обстановке; но когда все утрясается и можно облегченно вздохнуть и расслабиться, вот тут надо держать ухо востро. Все то, что во время работы (так мы с нею называем деятельность, которой занимаемся при возникновении спроса на наши услуги) загонялось глубоко внутрь и нещадно подавлялось, в пору расслабления, когда, казалось бы, самое время пребывать в приятной истоме и восстанавливать нормальное благостное мировосприятие, вдруг начинает подниматься, как содержимое выгребной ямы, в которую добрый сосед бросил щепотку дрожжей. И вот сейчас с Лючаной, похоже, происходило что-то подобное и она пыталась как-то справиться с пеной переживаний — но, кажется, у нее не очень-то получалось. Судя по тому, что…

Трах! Дверь ванной распахнулась настежь так, что едва не протаранила стену, и моя благоверная объявилась в комнате — распаренная, ароматная и донельзя злая. Она была в этот миг еще более привлекательной, чем обычно, и у меня шевельнулась нескромная мысль, но я тут же стер ее: имелся уже печальный опыт по этой части. Сейчас нельзя было задевать ее ни словом, ни делом — следовало ждать, когда она заговорит сама, и уже тогда что-то предпринимать, в зависимости от того, что и как скажет Лючана. Заранее предвидеть это было невозможно — во всяком случае, мне, как правило, не удавалось.

Так что примерно с минуту в комнате удерживалась тишина — слышно было только дыхание Лючи, хотя обычно оно такое легкое, что иногда начинаешь думать, что моя женушка обрела способность жить не дыша. Придерживая полы халата, она села в кресло напротив меня, глядя в сторону, закусила губу, как если бы хотела удержать в себе какие-то слова, потом перевела глаза на меня и проговорила так жалобно, что я даже испугался: а не подменили ли ее, пока она там бултыхалась?

— Нет, кажется, мне до самой смерти от этого не отмыться… Да?

Я понимал, о чем шла речь. О ее приключениях на Уларе — в мире, где ей пришлось провести некоторое время в камере, да к тому же еще чуть ли не столетней старухой. Вот это последнее и терзало ее все время после нашего возвращения домой — ей казалось, что она продолжает оставаться старой, грязной, дурно пахнущей, и Люча ежедневно пыталась отмыться от этого, соскрести с себя все то, что ей мерещилось, но ничего не получалось, потому что оно оставалось внутри, в ее памяти, сознании и, наверное, даже в подсознании, — а тут не помогут ни мочалки со щетками, ни самые ароматные гели, мыла и пены. Тут требовались иные средства. И я, поскольку мне был задан вопрос, решил, что пришла пора поделиться с нею возникшей у меня идеей:

— Солнце, — сказал я. — Воздух. И вода, конечно.

Она высоко подняла брови, не понимая.

— Ну, и все такое. Тебе не кажется, что все тут у нас слишком уж похоже на то, что было на Уларе? Все тамошние ощущения сохранились. Мне вот то-же постоянно мерещится, что я, как там, сижу в компьютере в виде программы. Хотя тут у нас «Вратарь», а вовсе не «Гек», но они ведь в принципе похожи. Если мы хотим избавиться от таких ощущений, надо все сменить. — Я произнес это самым решительным тоном, на какой только был способен.

— Каким это образом? — проговорила она недоверчиво. — Вода — везде вода, в любом уголке мироздания, где она вообще существует. На что это ты собираешься ее сменить? На что-нибудь покрепче? Это можно сделать и без твоих хитростей.

— Когда это я позволял себе хитрить с тобою? — обиделся я почти искренне. — Говорю совершенно серьезно: если хочешь отмыться от всего, что было, нужна другая вода. Что называется, живая.

— А у нас тут — мертвая, по-твоему? Мы пьем мертвую воду, да? Лучше помолчи, не то меня сию минуту стошнит.

Ее интонация мне определенно не понравилась.

— Ну почему сразу крайности? Я ни слова не сказал о мертвой воде, это совсем другое; тяжелая вода — не для питья, да и мыться в ней вряд ли стоит. Я имею в виду, что наша водичка тут — нейтральна, она поддерживает жизнь, но не более того. А нам нужно, чтобы…

— Что мне нужно, я знаю, — перебила меня Лючана. — И, откровенно говоря, уже думала о том, что надо куда-то съездить. Что ты скажешь насчет Топси? По-моему, мы там проводили время очень неплохо. Что, если снова махнуть туда? В Амор. Океан, песочек, тепло…

Последние слова она произносила мечтательно, словно ласкала каждое из них язычком, как конфетку, прежде чем отдать мне. Идея о визите на Топси явно пользовалась у нее приоритетом.

Мне это понравилось. Не сама идея, а то, что Лючана почувствовала — обстановку надо сменить, пока мы, она в первую очередь, не придем в полный порядок. Только очень наивные люди могут думать, что операции, подобные тем, что проводили мы, сходят участникам с рук без последствий. Их представления о риске сводятся к безбилетному проезду в общественном скользуне. На самом деле из таких схваток выходишь куда более вымотанным, чем чувствует себя боксер после двенадцати раундов с достойным противником. И с каждым разом восстановиться становится все труднее. Лючана же до последнего времени этого не признавала. Наверное, потому, что затруднения с реабилитацией указывали, пусть и косвенно, на возраст, а подобное для любой женщины старше тринадцати лет является больным вопросом. Значит, и ей пришлось это признать. Бедная, чудесная моя Люча…

Я совсем расчувствовался (впору было доставать носовой платочек) и потому не стал высказывать возражений против ее проекта — что вовсе не означало, будто у меня таких не было. Поскольку Топси прежде всего — не курорт. Это рынок секретов, а чем больше секретов — тем обильнее грязь. И я наследил там немало, да и она тоже. Вряд ли наше появление там пройдет без осложнений. Разве что обосноваться на материке, но и там никто не даст гарантий безопасности. Конечно, для Лючаны в том мире все складывалось куда благоприятнее, чем для меня, но на этот раз судьба может повернуться другим боком.