Роберт Силверберг - Избранные произведения. II том

— Вселенная, — говаривал мой папаша, — обязательно убьет тебя, дашь ты ей шанс или нет. Везде и всюду людей подстерегают ловушки.

Ловушка в столь благословенном крае, как наша долина? Что-то не верится. Почва здесь плодородная, климат круглый год мягкий, ежедневно после полудня дует теплый южный бриз. Правда, дождей выпадает маловато, зато вдоволь фунтовых вод. И самое главное, местные туземцы совершенно безобидны.

— Слишком уж житье здесь легкое и беззаботное, — сказал бы на это мой папаша. — Ищи скрытую ловушку.

Скрытую ловушку? Но существует ли она?

Что ж, поживем — увидим.

16, третьего месяца, 2217 года

Мы — обычные фермеры, отказавшиеся гнуть спины в мирах, где вся земля давным-давно поделена. Мы в поте лица пашем местную серую почву ради того, чтобы наши праправнуки стали здешними баронами и герцогами.

Конечно, испокон веков здесь живут привидки, но они спокойные, миролюбивые, и им нет дела до будущих графств и герцогств. Поэтому мы преспокойно прокладывали дорогу и перерабатывали местные минералы и растения в насыщенный питательными веществами торф.

Но спокойной жизни неожиданно пришел конец! Отыскалась все-таки проклятая скрытая ловушка — растения-капризки…

Первую капризку посадила Хелин Ганнетт. Та самая Ганнетт, которую по праву прозвали «Зеленые пальцы». Ведь под ее опекой расцветают даже безнадежно увядшие цветы и сухие ветки.

Поначалу капризка была спокойным, почти сферическим кустом, в обхват взрослого мужчины, не выше десятилетнего ребенка. Гладкие розовые тонкие стебли с красной сердцевиной под полупрозрачной корой изящно обвивали друг друга, между бирюзовыми листьями в форме подков там и здесь набухали бутоны. Хелин посадила капризку среди полусотни иных местных растений перед дверью своего дома. Все растения у нее были тщательно ухожены, каждое глубоко посажено в темный песчаный фунт, вокруг основания ствола насыпана горка земли, препятствующая испарению влаги.

Ничего не скажешь, умелый садовник наша Хелин.

— Как ты назвала это растение? — спросила у нее как-то моя супруга.

— Капризка.

— Почему именно капризка?

— Да потому что посадила я ее, повинуясь минутному капризу. Гляди, как быстро растет.

Капризка действительно росла как на дрожжах. Высаженный Хелин черенок был всего лишь с руку длиной. За ночь он пустил корни. Через фи дня на нем появились ветви. Еще через неделю он уже превратился в крепкое деревце, теснившее другие растения. Куст-монстр. Напасть, а на вид безобидное растение.

— У тебя дар, — сказала Хелин моя жена, — Что бы ты ни посадила, все растет и дает обильные плоды.

— Да какой там дар, — отмахнулась Хелин. — Просто надо помнить, что растения живые. Люби их, заботься о них, и они потянутся к свету.

Через несколько дней метрах в тридцати от первой капризки, у дома Ника и Натали Вонг, что через дорогу, потянулась вверх вторая капризка. Поначалу побег был малюсеньким, робким, но, едва пробившись из под земли, пошел в рост и через неделю достиг того же размера, что и капризка у дома Хелин, хотя о нем никто не заботился. Не те это люди, Вонги.

— Должно быть, моя капризка дала побег, — предположила Хелин, — Поразительная приспособленность к жизни. Всего двух недель от роду, а уже пускает побеги.

Достигнув трех метров высоты, капризка Хелин зацвела. Гроздья цветов на концах веток, напоминающие рои светлячков, имели столь интенсивную окраску, что казалось, от них исходит тепло. Даже после заката солнца в призрачном свете трех лун их было видно за квартал.

О том, что капризка Хелин зацвела, я узнал от жены и, улучив свободную минуту, пошел полюбоваться. Поверьте мне на слово: основывать поселение, даже в таком гостеприимном мире, как наш, это дело не из легких. Свободного времени почти не остается, но я все же выкроил часок перед сном. На крыльце дома Хелин сидели четверо привидок — самец, две самочки и один двуполый. Встретив меня холодными рыбьими улыбками, они вновь уставились на цветущую капризку. Никогда толком не разберешь, что у привидок на уме, но эти были явно зачарованы кустом.

Так мы сидели и молчали. Через минуту двуполый повернулся ко мне и, разевая не в такт словам беззубый рот, спросил:

— Красивый куст, как по-вашему?

— Да, — подтвердил я. — Красивый.

— И мы находим его красивым.

— Приятно, что наши мнения совпадают.

— И цветы очень красивые.

— Да, очень красивые.

— Очень, очень красивые.

Внешне привидки не слишком симпатичные — низенькие, склизкие, бледно-зеленые, почти прозрачные кальмары, передвигающиеся по суше на многочисленных щупальцах. Дружелюбными их не назовешь, но они миролюбивы и вежливы, нашей высадке и дальнейшему расселению не препятствовали. Что они думают о нас, никому не ведомо. Скорее всего, в их убогом представлении мы боги, сошедшие с небес в огненных колесницах. При нашем появлении они поспешно отступили на восток и наверняка нашли там новые земли. Время от времени они появляются в городе, глазеют на все и вся, изредка заговаривают с нами. На англике изъясняются вполне сносно. Сказались, видимо, врожденные способности к звукоподражанию.

Еще минут пять-десять я и привидки сидели на крыльце и любовались цветущей капризкой, по высоте сравнявшейся с крышей дома Хелин. Меня поразило, что при малейшем дуновении ветра из раскрывшихся цветков густыми облаками вылетает пыльца. Цветочный аромат очаровывал. Сначала он напомнил мне духи, которыми много лет назад пользовалась моя мать, затем — аромат молодого недобродившего вина, а еще через минуту я будто ткнулся носом в грудь жены сразу после того, как она приняла ванну.

Вскоре в квартале от городской площади появилась третья капризка. Чуть позже, поблизости, — четвертая. Потом пятая. Через день их повылазило столько, что мы сбились со счету.

Тогда-то и начались неприятности. Поначалу не слишком серьезные. Цветы на капризках опали, и на их месте завязались ярко-красные стручки. Через несколько солнечных дней стручки выросли и начали с оглушительным грохотом взрываться, разбрасывая, словно картечь, на десятки метров вокруг семена с острыми кромками. Едва коснувшись земли, они прорастали. Прежде чем мы догадались носить пластиковые кольчуги и шлемы, пострадало одиннадцать человек, а Сэм Кингстон лишился правого глаза.

Листья на отцветших капризках наполнились жидкостью, близкой по составу к серной кислоте. При малейшем ветерке они облетали и кружили в воздухе, как снопы искр. Если такой лист слегка касался кожи, ожоги не проходили неделями.

За несколько дней с капризок облетели все жгучие листья, и тут же выросли новые. Эти были крупнее и мясистей прежних, а с их кончиков то и дело опадали белые кристаллы. Тогда-то на городскую площадь примчалась, как угорелая, Хелин и заголосила: