Роберт Силверберг - Избранные произведения. I том

Холодные голубые глаза священника сверкнули.

— Неужели вам не все ясно? Это мой мир, он близок мне.

— Гм-м… Здесь вы можете вершить свои святые дела и вести нас к спасению?

— Ни в малейшей степени. Я прибыл на Гидрос ради себя, а не ради вас.

— Ах, так! Вы прилетели сюда из чистейшего мазохизма и желания наказать себя за какое-то прегрешение… Верно, отец Квиллан? — Тот промолчал, но Лоулер чувствовал, что, должно быть, попал в самую точку. — Но за что? За преступление? Вы же только что сказали об отсутствии преступности там…

— Мои преступные действия оказались направленными против самого Бога, — перебил собеседника священник, — и это сделало меня фактически одним из вас, то есть изгоем, отщепенцем по природе.

— Преступления против Бога, — задумчиво повторил Вальбен. Господь представлял для него понятие столь же туманное, далекое и загадочное, как и джунгли, обезьяны, утесы и козы. — Что же вы могли совершить против него? Если Он всемогущ, то, следовательно, неуязвим, ну а если не всемогущ, то какое имеет право называться Богом? Кроме того, неделю или две назад вы говорили, что не верите в него.

— Что само по себе уже является преступлением против Него.

— Но только в том случае, если вы являетесь убежденным верующим. А вдруг Его нет? Тогда какой вред вы можете причинить чему-то несуществующему?

— У вас стиль священника при ведении казуистического спора, — одобрительно заметил Квиллан.

— Вы серьезно заявили тогда о своей нетвердости в собственной вере или пошутили?

— Да, вполне серьезно.

— Вы не играли в словесные игры? Не предлагали мне немного дешевого цинизма ради мгновения пустого развлечения?

— Нет. Ни в коем случае. Клянусь! — Священник протянул руку и пожал запястье Лоулеру — странный, излишне доверительный жест, который в другое время Вальбен мог бы счесть за недопустимую бестактность, но сейчас показавшийся необычайно искренним, идущим от чистого сердца. Очень тихо священник произнес:

— Я посвятил себя служению Господу, будучи еще совсем молодым человеком. Возможно, это звучит довольно высокомерно, я знаю… Но в реальности сие означало тяжелую и неприятную работу, не просто долгие молитвенные собрания в холодных, продуваемых всеми ветрами залах в самые неподходящие часы дня и ночи, но также выполнение обязанностей настолько мучительных, что только врач, я полагаю, способен по-настоящему понять мое прошлое состояние. Омовение ног нищим, так сказать. Но таков наш крест. Я прекрасно знал, на что иду, и не ждал за это никаких наград. Но чего совершенно не представлял, Лоулер, о чем поначалу ни в малейшей степени не догадывался, оказалось то, что чем больше и самоотверженнее я служил Богу, трудясь на благо страдающего человечества, тем больше подвергался периодам абсолютного духовного опустошения. В течение длительных промежутков времени я чувствовал себя отрезанным от Вселенной, окружавшей меня, человеческие существа делались противны мне и чужды, равно как и представители инопланетных цивилизаций… Я терял последние крохи веры в ту Высшую Силу, которой поклялся посвятить всю свою жизнь. Появлялось чувство полного одиночества… Описать словами такое просто невозможно. И чем больше я работал, тем более бессмысленными начинали казаться все усилия… Жестокая грубая шутка: я надеялся стяжать Божью благодать, а вместо этого Он одарил меня крепчайшими дозами неверия и откровенного безбожия. Лоулер, вы слушаете?

— И что же, по вашему мнению, вызывает у вас это чувство пустоты?

— Поэтому-то я и прибыл сюда… Хочу попытаться понять это.

— Но почему именно на Гидрос?

— Потому что здесь нет Церкви… Лишь несколько рассеянных по планете человеческих общин… Да и сам Гидрос враждебен нам. И не потому, что отсюда никуда не уйдешь. — Во взгляде Квиллана теперь светилось нечто особенное, выходящее за пределы понимания Лоулера, озадачивавшее не меньше, чем свеча, горящая пламенем вниз. Казалось, он взирал на Вальбена из глубин некой всепожирающей вечности, порождением которой являлся сам и в которую жаждал вернуться. — Понимаете, я хотел потерять себя здесь и через это найти собственное «я»… Или, по крайней мере, отыскать Бога.

— Бога? Где? На дне этого громадного океана?

— Почему бы и нет? Кажется, в других местах Его наверняка не найдешь.

— Не знаю… — начал Лоулер, но тут сверху раздался крик:

— Земля!

Тила Браун словно пропела это слово и продолжила:

— Остров с северной стороны! Остров с северной стороны!

В этой части океана не было никаких островов ни к северу от того места, где они сейчас находились, ни к югу, ни к востоку, ни к западу. Если бы дело обстояло иначе, все уже давно жили бы предвкушением этой встречи. Но никто никогда не упоминал о том, что здесь есть какие-то плавучие сооружения.

Оньос Фелк, находившийся в рулевой рубке, издал возглас откровенного недоумения. Качая головой, хранитель карт направился к Тиле, тяжело ступая по палубе своими кривыми ногами.

— Что ты там такое болтаешь, негодная девчонка? Какой еще остров? Что ему делать в этой части океана?

— А мне откуда знать? — огрызнулась Браун, уцепившись одной рукой за ванты и повиснув над головами людей. — Не я же его сюда поместила.

— Но там не может быть никакого острова!

— Залезайте сами сюда, старая сушеная рыба, и посмотрите!

— Что?! Что ты сказала?

Лоулер приставил ладонь ко лбу и стал пристально всматриваться в указанном Тилой направлении. Единственное, что он узрел, — водяные цветы, подпрыгивающие на волнах. Но вдруг Квиллан толкнул его в бок.

— Док! Во-он там! Видите?

Видел ли он? Ну да, конечно. Лоулеру показалось, что он рассмотрел вдали нечто похожее на тонкую желто-коричневую линию в северной стороне горизонта. Но остров ли это? Можно ли говорить об этом с уверенностью?

К этому времени все выбежали на Палубу и носились взад и вперед. В центре всей этой суеты возвышался Делагард, несмотря на свой небольшой рост, с драгоценным глобусом-картой в одной руке и подзорной трубой из желтоватого металла в другой. Оньос Фелк, семеня ногами, подбежал к капитану и потянулся за глобусом. Нид бросил на него уничтожающий взгляд и, что-то прошипев, отмахнулся от хранителя карт.

— Но мне же надо взглянуть…

— Убери руки!

— Девчонка говорит, что там какой-то остров. Я хочу ей доказать невозможность подобного предположения.

— Она ведь что-то видит, не так ли? Возможно, это действительно остров. Оньос, ты же ничего не знаешь, ничего…

Преисполненный неистовой, прямо-таки демонической энергии, Делагард оттолкнул ошалевшего Фелка и начал взбираться по реям, помогая себе локтями и зубами, при этом он не выпускал из рук глобус и подзорную трубу. Нид быстро достиг нужной ему перекладины, устроился на ней поудобнее и приставил трубу к глазу. Внизу, на палубе, воцарилась гробовая тишина. Казалось, прошло бесконечно много времени, прежде чем Делагард глянул на столпившихся людей и растерянно сказал: