Роберт Силверберг - Избранные произведения. I том

— Миннер, ты не урод. Ты просто другой.

— Да подавись ты своей вонючей семантикой! Сейчас я — то, на что не могут не пялиться. Я монстр. Я больше не принадлежу к вашему миру, мой мир — мир уродов. Уроды прекрасно понимают, что на них постоянно пялятся. Они уже не могут существовать сами по себе, — только как приложения к собственным уродствам.

— Миннер, это все теория. Откуда ты знаешь?

— Я знаю, потому что я теперь такой же, потому что со мной все именно так. Вся моя теперешняя жизнь крутится вокруг того, что Твари сделали со мной. Никакого другого существования у меня нет. Это главный факт, единственный факт. Как можно отделить танцора от его танца? Я не могу. Если я когда-нибудь выйду отсюда, то сразу превращусь в ходячий аттракцион.

— Миннер, у горбатого есть целая жизнь, чтобы привыкнуть к своему горбу. А ты пока новичок. Потерпи. Постепенно ты привыкнешь и забудешь о том, что на тебя пялятся.

— Когда? Когда же?

Видение исчезло. Беррис осмотрел комнату в нескольких спектральных диапазонах — призрак не обнаружился. Беррис приподнялся на локтях, чувствуя, как иголки вонзаются в тело. За малейшее движение теперь приходилось расплачиваться дозой боли — постоянное напоминание, что от нового тела ему уже никуда не деться.

Неуловимо быстрым, текучим движением он поднялся с кровати. Новое тело причиняет мне боль, подумал он, но, ничего не поделаешь, другого у меня нет. Я должен научиться любить его.

Он замер посередине комнаты.

Бессмысленно жаловаться на судьбу, сказал себе Беррис. Я не должен упиваться своим несчастьем. Я должен к нему привыкнуть. Приспособиться. Я должен снова выйти в мир.

Когда-то я был сильным человеком — и не только физически. Неужели вся моя сила — та сила — ушла, как вода в песок?

Внутри у него сплетались и расплетались витки пульсирующих труб. Крошечные запорные краны испускали загадочные гормоны. Сердечные камеры колыхались в ритме сложного танца.

За мной наблюдают, подумал Беррис. Пусть себе наблюдают! Пусть хорошенько смотрят!

Яростным взмахом руки он включил зеркало и узрел в нем свое обнаженное тело.

— Может, поменяемся? — предложил Аудад. — Ты последишь за Беррисом, а я за девушкой.

— Не-а, — растянув гласные, отозвался Николаиди. — Чок поручил астронавта тебе, девушку мне. Все равно с ней одна скука. Какой смысл меняться?

— Он мне надоел.

— Смирись, — посоветовал Николаиди. — Невзгоды формируют характер.

— Ты наслушался Чока.

— А ты, что ли, нет?

Они улыбнулись. Никакого обмена не будет. Аудад ударил кулаком по кнопке; машина, резко вильнув, перестроилась с одной компьютерной сети на другую и понеслась на север со скоростью сто пятьдесят миль в час.

Машина эта была спроектирована специально для Чока лично Аудадом. Внутри автомобиль больше всего напоминал материнскую утробу: весь мягкий, теплый и розовый, он был оборудован всем, чего только душа пожелает. Правда, Чоку машина быстро наскучила, и он предоставил развлекаться ею ближайшим подчиненным. Довольно часто ею пользовались Аудад и Николаиди. Каждый из них считал себя первым доверенным лицом Чока, а другого — лакеем и подхалимом. Чок не спешил рассеивать это полезное заблуждение.

Главная хитрость заключалась в том, чтобы застолбить себе отдельный участок бытия — пускай крошечный, но независимый от Дункана Чока. Своих подчиненных Чок эксплуатировал все часы, когда те бодрствовали, и не прочь был прихватить вдобавок несколько часов от сна, и выжить можно было, если существовало в жизни что-то, в чем можно было считать себя полноценным, независимым индивидуумом. Для Николаиди такой отдушиной был спорт: водные лыжи, альпинизм в компании вулканологов, воздушная гребля, пешие походы через пустыню. Аудад тоже практиковал физические упражнения, но не столь изматывающие, — женщин Аудада можно было бы выложить лентой через несколько континентов. У д’Амора и остальных были какие-то другие способы самоутвердиться. Тех, у кого таких способов не было, Чок в конечном итоге пожирал.

Снова пошел снег. Коснувшись бетона, изящные снежинки тут же таяли; автострада быстро стала скользкой, автомобиль начало заносить. Сервомеханизмы оперативно внесли коррективы и машина выровнялась. Пассажиры ее отреагировали по-разному. При мысли о возможной, пусть и мимолетной опасности Николаиди заметно оживился, Аудад же мрачно подумал о том, что пышущие жаром бедра могли бы его и не дождаться.

— Насчет предложения поменяться… — произнес Николаиди.

— Тема закрыта. Нет — значит нет.

— Мне просто интересно. Скажи вот что, Барт: тебя привлекает эта девушка?

— За кого ты меня принимаешь, черт побери! — изобразил возмущение Аудад.

— Ни за кого я тебя не принимаю, я же тебя прекрасно знаю, да и кто тебя не знает? Я просто размышляю… А вдруг тебе пришло в голову поменяться поручениями, чтобы в конечном итоге завладеть Лоной?

— Я знаю, где надо провести границу! — брызжа слюной от возмущения, заявил Аудад. — Я и помыслить не мог… Ради Бога, Ник, подумай сам! Эта девчонка слишком опасна. Семнадцатилетняя девственница, она же — мать-героиня. Что я — псих, что ли? Да я и пальцем к ней не притронусь! Как ты мог подумать!

— Ничего я не думал.

— Тогда в чем дело?

Николаиди пожал плечами и уставился на мельтешащий за ветровым стеклом снег.

— Этот вопрос тебе поручил задать Чок? — очень тихо поинтересовался Аудад. — Он опасается, что я стану к ней приставать? Ну, что ты молчишь?

Николаиди ничего и не ответил. Аудада затрясло. Если Чоку пришла в голову такая мысль, он должен был совсем потерять веру в своего Аудада. Барт всегда проводил четкую границу: вот работа, а вот женщины — и никогда этой границы не переходил, и Чок прекрасно об этом знал. Что случилось? В чем он подвел Толстяка? Почему ему больше не доверяют?

— Клянусь тебе, Ник, — тусклым голосом произнес он. — У меня и в мыслях такого не было, когда я предлагал поменяться. В сексуальном смысле эта девушка мне абсолютно не интересна. Абсолютно. Неужели ты думаешь, что меня может привлечь такая… такая… Просто я устал смотреть на этого урода. Мне хотелось немного отвлечься. А ты…

— Барт, прекрати.

— …подумал уже черт знает что…

— Ничего я не думал.

— Значит, Чок подумал, а ты его поддержал. Это что, заговор? Кто-то метит на мое место?

Николаиди ткнул пальцем кнопку — из панели выдвинулся набор релаксантов. Не говоря ни слова, он вручил Аудаду тюбик цвета слоновой кости. Тот поспешно прижал тюбик раструбом к предплечью. Через мгновение напряжение спало. Аудад задумчиво помассировал кожу за левым остроконечным ухом. Последние месяцы приступы подозрительности случались с ним все чаще и чаще, но такого сильного не было давно. Его начинали мучить опасения, что с ним происходит что-то серьезное, и Дункан Чок подпитывается его эмоциями, а он, Аудад, движется предначертанным курсом через паранойю и шизофрению к полной кататонии.