Роберт Силверберг - Избранные произведения. I том

Как обычно, в вестибюле перед входом в Пассаж толпилось множество юнцов. Некоторые были с подружками. Лона застенчиво разглядывала их краешком глаза, медленно проходя мимо. На этот вестибюль власть зимы не распространялась, и девушки сбрасывали термоизолирующие накидки и гордо выставляли себя на обозрение. Эта покрыла соски фосфоресцирующей краской. Та побрилась наголо, чтобы все могли полюбоваться изысканной формой черепа. А эта пышнотелая рыжая на седьмом или восьмом месяце беременности обняла за плечи сразу двух высоких парней и, громко хохоча, непрерывным потоком извергает непристойности.

Лона завистливо оглядела рыжую. Неуклюжая ноша, огромный выступающий живот. Интересно, она увидит свои носки, если посмотрит вниз? Грудь набухла. Интересно, это больно? Старомодно зачатый ребенок. Ахи, охи, ритмичное движение тазом — и вот вам ребенок. Один ребенок. Может, два. Лона расправила узкие плечи и набрала полные легкие воздуха. Грудь ее решительно приподнялись под тканью, худые щеки налились краской.

— В Пассаж собралась? Пошли вместе!

— Эй, малиновка! Давай почирикаем!

— Подруга, приятель нужен?

Водовороты разговоров. Басовитое гудение голосов. Это не для нее. Никогда.

Я — мать.

Я — та самая мать.

«Потом оплодотворенные яйцеклетки были помещены в среду, состоявшую из трех частей модифицированного раствора Локе, одной части 2.9-процентного дигидратированного цитрат натрия и 25 миллиграммов бычьего гамма-глобулина (БГГ, Армор) на миллилитр раствора. Туда же были добавлены пенициллин (100 единиц на миллилитр) и стрептомицин (50 микрограмм на миллилитр). При температуре 22 °C вязкость среды составляла 1.1591 ср. pH = 7.2. Для последующего микроманипулирования яйцеклетки содержались в капле бычьего гамма-глобулин-цитрата-раствора Локе (ГЦЛ), которая с добавлением минерального масла и в оболочке из вазелина помещалась на предметное стекло».

Сегодня вечером Лону ждал небольшой сюрприз. К ней направился один из подпиравших стену зевак. Он что, пьян? Или настолько сексуально ущемлен, что даже Лона кажется ему привлекательной? Или ему просто жаль бедного ребенка? Или он узнал ее и не прочь погреться в лучах чужой славы? Впрочем, последнее — наименее вероятно. Не мог он узнать ее. О какой славе речь?

Не красавец, но и не урод. Рост средний; набриолиненные черные волосы начесаны на лоб почти до переносицы; форма бровей слегка исправлена косметической хирургией — теперь они скептически подняты домиком; глаза серые, блестят напускной уверенностью; подбородок вялый; нос длинный и острый. Лет девятнадцать. Желтовато-бледная кожа с еле заметным узором неглубоко под эпидермисом — чувствительные к солнечному свету полоски, в полдень вспыхивающие величественным блеском. Взгляд страждущего. Прежде чем начать разговор, он резко выдыхает, и на Лону веет смесью запахов: дешевое вино, имбирный хлеб, легкая примесь (бахвал!) очищенного рома.

— Привет, милашка. Пошли вместе. Меня зовут Том-Свистун, я сын Тома-Свистуна. А тебя как?

— Пожалуйста… нет… — пробормотала Лона и отступила в сторону. Он загородил дорогу и снова резко выдохнул.

— Что, забита стрелка?

— Нет.

— Почему бы тогда не я? Бывают и хуже.

— Пустите меня. — Еле слышное хныканье.

Он похотливо оскалился. Блестящие серые глазки, как два неутомимых буравчика, впились ей в глаза.

— Я астронавт, — произнес он. — Только что оттуда. Закажем столик, и я расскажу тебе о далеких мирах. Нехорошо отказывать астронавту.

Лона наморщила лоб. Астронавт? Далекие миры? Сатурн, окруженный хороводом колец, зеленые солнца за гранью ночи, бледные многорукие твари? Никакой он не астронавт. Космос метит душу, а на душе Тома-Свистуна явно не было ни единой отметины. Явно даже для Лоны.

— Ты не астронавт, — произнесла она.

— Астронавт. Я расскажу тебе о звездах. Бетельгейзе, Ригель, Альдебаран. Я был там. Пошли, красотка. Пошли с Томом.

Он беззастенчиво врал. Напускал романтического флеру, дабы усилить свои чары. По спине Лоны пробежала холодная дрожь. За плечом Тома светились огни Пассажа. Он подошел ближе. Опустил руку на ее бедро, сладострастно провел пальцами по тощей ляжке.

— Кто знает, — хрипло прошептал он, — чем кончится эта ночь. А вдруг я сделаю тебе ребенка? Обещаю, тебе понравится. У тебя еще не было детей?

Ее ногти пробороздили по щеке Тома кровавые дорожки. Он удивленно отшатнулся, зажимая царапины, и на мгновение полоски узора под кожей ярко вспыхнули даже в искусственном свете. Глаза Тома безумно блеснули. Лона отшатнулась от него и затерялась в запрудившей вестибюль толпе.

Сосредоточенно работая локтями, она принялась прокладывать себе путь в Пассаж.

Том, Том, сын Свистуна, хочешь девочку — вот она…

«Свежеоплодотворенные яйцеклетки — триста одна, — содержавшиеся на предметных стеклах в оболочке из вазелина, были подвергнуты следующим экспериментальным процедурам: а) ни пипеточной пункции, ни инъекции не проводилось; б) яйцеклетки подвергнуты пипеточной пункции, инъекция не произведена; в) произведена инъекция 180 μ 3раствора, содержащего примерно 5 пикограмм БГГ; г) произведена инъекция 770 μ 3из раствора, содержащего 20 пикограмм БГГ; д) произведена инъекция 2370 μ 3раствора, содержащего 68 пикограмм БГГ».

Пассаж сверкал огнями. Под одним прозрачным сводом был собран сразу миллион дешевых удовольствий. На входе Лона прижала подушечку большого пальца к приемной пластине автокассира — отметить свое присутствие и внести плату за вход. Войти в Пассаж стоило совсем недорого. Но деньги у Лоны были, об этом позаботились.

Она пошире расставила ноги и задрала голову, рассматривая, как громоздится ярус за ярусом, футов на двести, до самого стеклянного купола. В черноте за куполом кружились снежинки, но не касались прозрачной поверхности: мощные вентиляторы сдували их в сторону, и несчастных ждала липкая смерть на распаренной мостовой.

На первом ярусе располагались игорные дома, где кто угодно мог рискнуть какой угодно ставкой в какой угодно игре. Обычно ставки бывали не слишком высоки. Большинство заведений тут рассчитывалось на молодежь, не страдавшую избытком средств. На прижимистых. Но, если задаться целью, за вечер в Пассаже можно было просадить внушительную сумму. Что некоторым с успехом и удавалось. Там, наверху, вращались колеса рулетки, дергались рычаги, вспыхивали огни, нажимались кнопки. Лона не понимала азартных игр.

Еще выше, в лабиринте коридоров второго яруса, на продажу выставлялась плоть — для страждущих или не нашедших иного развлечения. Женщины для мужчин, мужчины для женщин, мальчики для девочек, девочки для мальчиков, в любой мыслимой комбинации. Почему бы и нет? Человек волен как угодно распоряжаться своим телом, если это никоим образом не покушается на благоденствие ближнего. Не нравится — можешь открыть мелочную лавку. Лону не интересовали дома, где торгуют плотью.