Роберт Силверберг - Избранные произведения. I том

— Миннер, когда ты вернулся на Землю?

— Несколько недель назад. Я долго искал тебя.

— Ты видел Чока?

— Да, — кивнул Беррис, — но я так ничего и не добился от него.

— Я тоже. — Лона повернулась к продуктопроводу. — Как насчет чего-нибудь выпить?

— Спасибо, не надо.

Он опустился в кресло. Что-то до блаженной одури знакомое было в этом плавном волнообразном движении, в четкой постановке лишних суставов. У Лоны участился пульс.

— Элиза умерла, — произнес Беррис. — Она покончила с собой на Титане.

Лона никак не отреагировала.

— Я ее не упрашивал, она явилась сама, — продолжал Беррис. — Похоже, она понятия не имела, что ищет. Теперь она нашла покой.

— И в этом она меня обставила, — прошептала Лона.

— Ты не…

— Нет. Больше не пыталась. Миннер, я очень тихо жила. Хочешь знать правду? Я сидела и ждала, когда же ты появишься.

— Достаточно было сообщить кому-нибудь, где ты живешь…

— Все гораздо сложнее. Я не хотела… навязываться. Но я очень рада, что ты здесь. Мне надо тебе столько всего рассказать!..

— Например?

— Чок и не думал устраивать, чтобы мне отдали детей. Я проверяла, это невозможно в принципе; это была просто удобная ложь, чтобы заставить меня работать на него.

— В смысле, — мигнул диафрагмами Беррис, — заставить тебя познакомиться со мной?

— Да. Миннер, я не хочу больше ничего скрывать. Все равно ты уже почти все знаешь. Перед тем как подсунуть меня тебе, надо было договориться о цене. Ценой были дети. Я сдержала слово, а Чок — нет.

— Лона, я и так понимал, что тебя просто купили — как и меня. Чок предложил цену, за которую я выберусь из своей норы и ввяжусь в межпланетную любовную интрижку…

— Пересадка мозга.

— Да, — кивнул Беррис.

— Тебе никогда не видать этого, так же как мне — своих детей, — ровным, без интонаций, голосом произнесла Лона. — Я что, развеяла какие-то иллюзии? Наверняка, Чок обманывал тебя точно так же, как и меня.

— Я обнаружил это сразу после возвращения на Землю, — сказал Беррис. — Пересадка мозга может стать реальностью лет, по меньшей мере, через двадцать, а отнюдь не через пять. И не исключено, что некоторые проблемы так и останутся неразрешенными. Да, мозг можно пересадить в новое тело и поддерживать в этом теле жизнь, но… как бы это сказать… улетучивается душа. Получается зомби. И Чок прекрасно знал все это, когда предлагал мне сделку.

— Что же, свою межпланетную интрижку он получил. А мы остались в дураках. — Лона встала со стула и прошлась по комнате. Оказавшись у подоконника, где стоял в горшочке подаренный когда-то Беррису кактус, она рассеянно провела пальцем вдоль иголок. Беррис, похоже, только сейчас обратил внимание на кактус и явно повеселел.

— Миннер, — произнесла Лона, — ты знаешь, зачем ему все это понадобилось?

— Чтобы раздуть шумиху и заработать на нас кучу денег. Он подбирает использованные и выброшенные на свалку человеческие особи, ненадолго вдыхает в них жизнь, демонстрирует миру и…

— Нет. У Чока и без того полно денег. Прибыль его не волнует.

— В чем тогда дело?

— Мне все объяснил один имбецил. Меланжио — человек-календарь. Может, ты видел его по телевизору; Чок использовал его в каком-то своем шоу.

— Нет, не видел.

— Я встретила его у Чока. От идиотов иногда можно узнать такое… Он сказал, что Чок питается эмоциями: страхом, болью, завистью, горем. Чок режиссирует ситуации, которые может таким образом использовать к своей выгоде. Сводит вместе двух людей, которые настолько потрепаны жизнью, что уже неспособны позволить счастью взять верх, и наблюдает за тем, как они мучаются. И наливается энергией. Высасывает кровь.

— Даже на большом расстоянии? — вскинул голову Беррис. — Когда мы были на Луне? Или на Титане?

— Каждый раз, когда мы ссорились. Помнишь, потом наваливалась кошмарная усталость? Как будто из нас действительно высосали кровь. Как будто мы превращались в столетних развалин?

— Да!

— Это был Чок, — произнесла Лона. — Мы мучались, а он наливался жиром. Он с самого начала понимал, что мы возненавидим друг друга. Это-то ему и было надо. Не слышал никогда о вампирах, которые питаются эмоциями?

— Значит, все обещания — ложь, — прошептал Беррис, — а мы были просто марионетками. Если все это правда.

— Истинная правда.

— Потому что так сказал какой-то имбецил?

— Миннер, это очень мудрый имбецил. Сам подумай; вспомни все, что Чок когда-либо говорил тебе; вспомни все, что произошло. Почему где-то рядом все время маячила Элиза, готовая броситься тебе на шею? Тебе не кажется, что это было сделано специально, чтобы взбесить меня? Нас привязывала друг к другу наша… инаковость, наша ненависть. И Чоку это очень нравилось.

Долгое мгновение Беррис молча смотрел на нее.

Потом, ни слова не говоря, поднялся, отпер дверь и вышел на площадку. Послышалась какая-то возня. Лона не видела, в чем дело, пока Беррис не появился в дверях с извивающимся, пытающимся высвободиться Аудадом.

— Так я и думал, что ты где-нибудь здесь, — произнес Беррис. — Входи, не стесняйся. Мы хотели бы с тобой немного побеседовать.

— Миннер, не бей его, — попросила Лона. — Он только исполнитель.

— Но он может ответить на некоторые вопросы. Правда, Барт?

Аудад нервно облизал губы, глаза его забегали.

Беррис ударил его.

Кулак взметнулся и обрушился, подобно молнии. Ни Лона ни сам Аудад не заметили движения, но подручный Чока отлетел назад и тяжело врезался в стену. Беррис не дал ему даже руки поднять — удары посыпались один за другим. В конце концов Аудад обмяк бесформенным комом; по лицу его струилась кровь, но глаза оставались открыты.

— А вот теперь, — сказал Беррис, — расскажи-ка нам о Дункане Чоке.

Через какое-то время они вышли из ее комнатки, оставив Аудада мирно посапывать на кровати. На подъездной рампе стояла машина, в которой он прибыл. Беррис завел мотор, и они устремились к штаб-квартире Чока.

— Мы все время ошибались, — говорил Беррис, — мы пытались опять сделаться такими, как когда-то. Но наше естество навсегда с нами. Я — изувеченный астронавт. Ты — мать ста детей. Бесполезно от этого бежать.

— Даже если бы от этого можно было бежать.

— Даже если бы было можно. Допустим, когда-нибудь мне дадут новое тело, и что? Я потеряю то, что есть у меня сейчас, и не приобрету ничего. Я потеряю себя. Ты, может, когда-нибудь и добьешься, чтобы тебе отдали двух детей; а остальные девяносто восемь? Что сделано — то сделано. Твое естество поглотило тебя, а мое — меня. Я не слишком туманно?

— Миннер, ты хочешь сказать, что мы должны не ныть, а просто жить такими, какие мы есть?

— Да-да. Именно так. Хватит бегства от себя. Хватит мрачных размышлений. Хватит ненависти.