Сергей Алексеев - Сборник Сокровища Валькирии. Компиляция. Книги 1-7

Значит, я пробыл всё это время в копях. Как в детстве, когда ушёл на Божье озеро всего на несколько часов, а вернулся на третьи сутки…

Нет, я допускал, что такое возможно, поскольку уже во второй раз испытывал этот мощнейший сбой во времени; другое дело, в тот момент, как и в возрасте шести лет, не мог объяснить, как и почему произошло его замедление. Ни себе, ни окружающим. Что это, особое состояние материи в зонах глубинных разломов? Иное положение солнца относительно каких-то определённых точек на Земле или какое-то необычное, аномальное явление?

Почему-то ведь кажется, что над Манарагой в полдень солнце входит в зенит, будто на экваторе? И отчего только из единственной точки можно наблюдать потрясающий восход солнца и открывающийся в это время космос?

Потом, когда я начал «собирать» и рисовать карту Путей и Перекрёстков, часто вспоминал это своё напуганное состояние и рой противоречивых, сумбурных мыслей, которые и дали первый толчок. Именно там, в больнице, после пробуждения (а я до сих пор уверен, что спал и не терял сознания), и возникла догадка о существовании Путей, которые мы когда-то ходили искать с дедом и долго ждали Гоя на Змеиной Горке.

И там же, в больнице, вспомнил о Тропе Трояна и о «вечах» его, упоминаемых в «Слове о Полку Игореве». Текста я не знал наизусть, и будучи слепым, «увидел» его в своём воображении и прочитал дословно нужные места. (Потом проверял, оказалось точно.) Вещий Бонн, певец старого времени , ходил по этим Путям, «свивая славы оба полы сего времени , рища в тропу Трояню черес поля на горы».

Две полы времени! (Полы — нижняя кромка плаща, одеяния, касающаяся пола или земли и обязательно распашного, иначе будет подол ). Две части одного целого , но не половины, как день и ночь в сутках, как два крыла у птицы! Одно для тех, кто стоит на Путях и находится в другом измерении, второе — кто их не ведает и живёт по текущему времени, по часам, дням, временам года. И потому «Были вечи Трояни, минула лета Ярославля…»

Меня настолько захватили эти мысли, что не заметил, как началось утро, и мало того, не засёк момента, когда восстановилось зрение. Спохватился, увидев багровый восход за окном и понял, что вижу давно, как только начало светать. Правда, мир ещё казался мутным и колеблющимся, словно виделся через чужие сильные очки, но уже виделся! И не успел толком порадоваться, как услышал голос дедка:

— А теперь завязывай глаза. Видишь, солнце белеет?

Доктора мы ждали всё утро, но в палату то и дело заходила медсестра — приносила градусники, завтрак, ставила капельницу, потом прибежала с ведром и шваброй, взялась протирать полы. Мой сосед по палате начинал весело сердиться, поскольку в сторону его деревни лесовозы идут только утром и другого транспорта не найти. Я же намеревался уговорить доктора, а если нет, то прикинуться умирающим, чтоб доктор вызвал санборт и отправил в Красновишерск, откуда можно дать телеграмму, например в редакцию журнала, чтоб прислали денег. Оттуда легче уехать. Мне не хотелось оставаться здесь ни на одну лишнюю минуту, потому что я уже видел роман «Гора Солнца» и мог читать целые страницы, не прилагая никаких усилий и даже не закрывая глаз, так как они забинтованы. Оставалось лишь перенести всё из памяти на бумагу.

Я боялся расплескать это состояние, лежал неподвижно и распираемый восхищением, читал! И одновременно всё сильнее чувствовал голод, потому что стакан жиденького бульона с сухариком был мне, как слону дробина, а медсестра ничего не хотела больше давать, ссылаясь опять же на доктора, мол, только он знает, какая диета положена дистрофику.

Наблюдательный дедок что-то заметил, спросил подозрительно:

— Ты чего это?… Губами шевелишь.

— Есть хочу, — сказал я.

— А! Я-то подумал, с головой что или молишься.

— Молюсь, чтоб врач приехал скорее.

Потом пришла сменщица медсестры, судя по голосу, пожилая тётка и сказала, что доктор может сегодня вообще не приехать, потому как принимает роды в дальнем посёлке, а дорога разбита и обратно повезут на тракторе. На обед мне опять принесли бульон, и тут Григорьич не выдержал.

— Ладно, будь что будет. На вот, хлебай, — поставил мне тарелку. — Так домой хочу — кусок в рот не лезет. Ешь, я у дверей постою.

Осилил всего половину порции, больше не влезло: похоже, желудок ссохся за ненадобностью. Отвалился на подушку, «открыл» страницу романа и ничего прочитать не смог, уснул мгновенно. И тут же чьи-то холодные, жестковатые руки оказались у меня на солнечном сплетении. Я инстинктивно оттолкнул их и услышал неприятный голос своего поводыря.

— Лежите, больной! Что такое? Капельницы срывает, термометры выбрасывает!

Вначале почудилось, она снится, потому что всё осталось там, в подземельях, откуда меня вывели и, видимо, подбросили на дорогу, где проезжали геологи. Но в следующий миг я уловил знакомый запах вереска и привстал на локтях.

— Это опять ты?

— Молчите! — стальные пальчики до боли надавили мне на сплетение. — Незнакомым людям следует говорить «вы». Тем более, женщинам.

Я умолк, вдруг подумав, что мог ошибиться, хотя казалось, и эти цепкие руки знакомы.

— Доктор у нас строгий, — подобострастно заметил Григорьич. — А и правильно, я считаю…

— И вы молчите! — бросила она. — Не мешайте!

Ещё несколько минут тонкие сильные пальцы до хруста терзали мне грудную клетку, после чего я почувствовал ледяной кружок фонендоскопа на сердце.

— Меня нужно завернуть в горячую шкуру красного быка, — посоветовал я. — Наверное, у меня жила иссохла…

— Прекратите болтать! — словно плёткой стеганула, и я опять услышал голос поводыря, который спутать было трудно.

Потом она так же жёстко прощупала суставы на ногах, зачем-то размяла подошвы и чуть пальцы не выкрутила.

— А что у вас с глазами? — как-то мимоходом и возмущённо спросила.

— Ничего. Завязали, сказали, не снимать.

— Кто накладывал?

— Сестра и накладывала, — пояснил дедок. — Зоенька. Должно быть, трахома у него сильная, раз света боится.

— Конъюнктивит, — с важным видом поправил я. — От грязи, наверное…

— От грязи! — передразнил доктор. — Зрение сохранилось? Видите что-нибудь?

— Вижу…

— Ладно, сестра наложит антибиотик, а пока не снимайте повязку. — Она набросила на меня одеяло. — Сан-рейс вызывала, будем отправлять в районную больницу.

Даже уговаривать не пришлось! Я схватил её руку.

— Спасибо, доктор! Как вас зовут?

Она высвободила узкую и неожиданно мягкую ладонь.

— Не стоит благодарности, странник.

И в тот же момент вышла из палаты, оставив меня в замешательстве, и наблюдательный Григорьич тут же среагировал соответственно.