Александр Хиневич - Неизведанные гати судьбы [СИ]

— Интересно. Скажи, а какие лозунги неправильные? Можешь назвать хотя бы один?

— Не хочу я говорить на енту тему, Николай Савельевич.

— Я даю тебе слово старшего командира, лейтенант, что никто не узнает о нашем разговоре.

— Не сочтите за грубость, Николай Савельевич, но как однажды сказал мне в Барнауле, один из партийно-хозяйственных чиновников: „Я своему слову хозяин! Я слово дал, я его и назад взял“. Он тоже был старше меня по возрасту, и намного выше по занимаемой должности. Разве можно сравнивать обычного таёжного охотника, пусть даже помощника Главы промыслово-охотничьей артели по снабжению, с райисполкомовским чиновником, сидящим на очень высокой должности? Мы живём с вами, если можно так сказать, в совершенно различных мирах, вот потому-то бывает одним людям очень трудно понимать мысли и слова других.

— Невероятно. Ты под своё мировоззрение даже целую философию подвёл. Но согласись со мной, Яр Яросветич, что трудно жить на свете тем, кто никому не верит на слово и не доверяет?

— А почему вы решили, Николай Савельевич, что я никому не верю? Я верю своим родителям и родственникам. Верю Главе нашего таёжного поселения и всем его жителям. Доверяю нашим артельщикам и бойцам своего разведвзвода, ибо они меня никогда не подводили, и ещё ни разу не обманывали. А насчёт всех остальных людей, возможно, вы правы. Я не верю им на слово и не доверяю. Как говорят особисты из госбезопасности: „Доверие нужно заслужить“.

С соседней койки раздался весёлый смех, иногда он прерывался болезненными стонами, видать соседу по палате было больно смеяться. А когда смех окончательно затих, и сосед тяжело привалился спиной к подушке у стены, я спросил:

— Я что-то смешное сказал, Николай Савельевич?

— Не обижайся, лейтенант. Я не над твоими словами смеялся. Просто в первый раз в жизни услышал, как кто-то, по своему желанию, цитирует сказанное особистами из госбезопасности. Ты даже точную фразу подобрал, подтверждающую все твои слова. Как ни странно, но ты полностью прав „Доверие нужно заслужить“. Давай поступим таким образом, Яр Яросветич. Ты прямо сейчас задашь вопрос, который тебя интересует больше всего, а я постараюсь на него предельно честно ответить, чтобы хотя бы частично заслужить твоё доверие.

— Зачем вам понадобилось моё доверие, Николай Савельевич? После госпиталя, когда наши раны заживут, война разведёт нас по разным местам и мы, может быть, больше никогда с вами не увидимся.

— Даже не знаю, поймёшь ли ты меня, лейтенант, но поверь мне, я впервые в жизни встретил такого необычного человека, как ты. Тебя совсем не волнует политическая обстановка в стране и в мире, ты просто яростно сражаешься с врагом, за свои собственные идеалы. Ты не говоришь, как другие, заученными печатными лозунгами, не стараешься выслужиться перед старшим по званию. Я думал, что таких людей уже больше не осталось на свете. Однако оказалось, что я не прав. Один такой необычный человек сидит напротив меня, на соседней больничной койке.

— Почему вы решили, что я „необычный человек“?

— Только необычный человек может, с таким восторгом в глазах, говорить о своей жизни в поселении расположенном в тайге. О лесном чистом воздухе и пении птиц на рассвете, об охоте в лесу и о давней дружбе с дикими зверями. Пойми, ни один нормальный человек никогда в жизни не скажет, что он дружит с рысями, а ты говоришь об этом точно также, как все остальные говорят о погоде, или о ценах на рынках. Тебе привычней тот мир, лейтенант, из которого тебя забрали и отправили воевать, непонятно за чьи интересы.

— Вы ошибаетесь, Николай Савельевич. Мы не воюем за чьи-то интересы. Мы сражаемся за Родину! Мне понятно, что вы хотели мне сказать. Потому я отвечу вам на вопрос, о неправильных лозунгах. Вы просили „назвать хотя бы один?“, и я его назову. Политруки призывают всех бойцов умирать! И не важно за что, „за международную солидарность трудящихся“, „за интернационал“, „за Советскую власть“. Тоже самое касается приказов от командования умереть, но не допустить прорыва врага через указанный ими рубеж. Я считаю, что любой призыв к бойцам и командирам умирать, самый неправильный и вредный из лозунгов.

— Погоди, лейтенант. Что значит „самый неправильный и вредный из лозунгов“? А как же быть с воинской присягой и полевым уставом РККА?

— А причём тут „воинская присяга и полевой устав“, Николай Савельевич? Ежели хотите, то я могу вам напомнить слова из воинской присяги: „Я всегда готов по приказу рабоче-крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик, и, как воин Рабоче-крестьянской Красной армии, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом“. Где в присяге хоть слово сказано, что бойцы должны умирать? Нет там такого! Сражаться с врагом „не щадя своей крови и самой жизни“, енто в присяге есть, а призыва умирать там нет. Умирать должны наши враги.

— Интересное замечание. Напоминать, дословно текст присяги было не обязательно. У меня очень хорошая память, я до сих пор ничего не записываю, а всё запоминаю с первого прочтения или после прослушивания радио. Твой необычный взгляд, на всем давно известные факты, меня заинтересовал, так что продолжай, лейтенант.

— В полевом уставе сказано: „Если враг навяжет нам войну, Рабоче-крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий. Войну мы будем вести наступательно, с самой решительной целью полного разгрома противника на его же территории. Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение. Основной целью Красной Армии будет достижение решительной победы и полное сокрушение врага“. Чуть дальше в уставе РККА написано: „Весь личный состав Рабоче-крестьянской Красной Армии должен быть воспитан в духе непримиримой ненависти к врагу и непреклонной воли к его уничтожению. Пока враг не сложил оружия и не сдался, он будет беспощадно уничтожаться“. Я могу повторить вопрос. Где в полевом уставе хоть слово сказано, что наши бойцы должны умирать? В нём, как и в воинской присяге, такого требования нету! Вот потому-то я вам и сказал, Николай Савельевич, что считаю „призыв к бойцам и командирам умирать“, самым неправильным и вредным из лозунгов». В полевом уставе сказано: «Забота о бойце-человеке и всех своих подчинённых составляет первейшую обязанность и прямой долг командиров, военных комиссаров и политработников». Вы посмотрите на всё со стороны, и тогда заметите очень неприглядную картину. Ведь что у нас на деле получается? А получается то, что политработники не заботятся о бойцах, а призывают их умирать. Словно бы их цель, помочь врагам в разгроме Красной армии. Из всего вышесказанного возникает следующий вопрос. Ежели все наши бойцы выполнят приказ политруков и умрут на полях сражений, то кто же будет Родину от врагов защищать? Оставшиеся в одиночестве политруки? Войну они однозначно проиграют, ибо не умеют политруки воевать. Разные лозунги придумывать наши политработники хорошо умеют, а воевать с врагом, извините, они не умеют, ибо никогда не учились ентому.