Роберт Хайнлайн - Нам, живущим. Реквием

Дорогая Джорджия!

Вчера был день рождения Габриэллы Ламонт – и мы устроили ей самую прекрасную вечеринку, какую когда-либо видела эта школа. Жаль, что Вы бродили вокруг «Закусочной», в то время как продолжалось веселье. Но мы знаем, что Вы так или иначе хотели бы преподнести ей подарок, – и Вы все еще можете заплатить за именинный торт!

Наденьте Ваш лучший прикид и неситесь во весь опор к Хелену Ханту. Это была вечеринка-сюрприз, так что смотрите никому ни слова! (И мы тоже никому ничего не скажем.)

P. S. Вообще-то, если задуматься, будет очень забавно, если Вы не заплатите за торт!

Это не было анонимкой: на счете имелись наши имена, и мы вложили его в письмо. Я держала пари с Клиффом на два гамбургера, что она не согласится. Я была не права. Через полчаса после того, как письмо было доставлено, позвонил Хелен Хант, чтобы сказать, что заклад оплачен и Клифф может забрать свою булавку.

В понедельник утром я была у доски объявлений раньше, чем Клифф или Гэбби. Маленькое жалкое «письмо» Гэбби все еще висело там, где она его повесила в пятницу. Я задалась вопросом, что она будет делать дальше: начнет притворяться снова?

Я услышала звук ее шагов, она шла одна, одинокая как всегда, – и снова я задалась вопросом, был ли хоть какой-то прок от наших стараний. И в этот момент кто-то крикнул: «Эй, Гэбби! Подожди минутку». Она остановилась, и к ней присоединились двое мальчиков.

Я наблюдала за ними, когда услышала позади ворчание Клиффа:

– Почему ты хлюпаешь носом? Подхватила простуду?

Я сказала:

– О Клиффи! Дай мне свой носовой платок и не задавай глупых вопросов.

Я собираюсь говорить не о религиозных верованиях, но о делах настолько очевидных, что их упоминание вышло из моды. Я верю в моих соседей. Я знаю их недостатки, и я знаю, что их достоинства далеко перевешивают их недостатки.

Возьмите отца Майкла, он живет немного дальше по дороге. У меня другая вера, но я знаю, что его повседневный труд пронизан добротой, заботой о ближнем и милосердием. Я верю в отца Майкла. Если я попаду в беду, я пойду к нему.

Мой сосед – ветеринарный врач. После тяжелого рабочего дня док поднимется с постели, чтобы помочь беспризорному коту. Бесплатно – без какой-либо перспективы оплаты, – я верю в нашего дока.

Я верю в жителей нашего города. Здесь вы можете постучать в любую дверь и сказать: «Я голоден», и вас накормят. Наш город вовсе не исключение. Я видел такую же готовность к милосердию повсюду. А на одного, кто скажет: «Пошел к черту – с меня довольно!» – найдутся сотни, тысячи тех, кто скажет: «Конечно, приятель, присаживайся».

Я знаю, что, несмотря на все предостережения против случайных попутчиков, я могу выйти на шоссе, поднять большой палец, и через несколько минут остановится автомобиль или грузовик и кто-то скажет: «Лезь сюда, парень! Далеко собрался?»

Я верю в моих сограждан. Заголовки наших газет кричат о преступлениях, и все же на одного уголовника найдется десять тысяч честных, порядочных, доброжелательных людей. Если бы это было не так, ни один ребенок не дожил бы до совершеннолетия. Бизнес не смог бы развиваться день ото дня. Порядочность не новость. Она похоронена в некрологах, но она – сила, более сильная, чем преступление. Я верю в терпеливую обходительность медсестер и кропотливое самопожертвование преподавателей. Я верю в невидимую и нескончаемую борьбу против неодолимых трудностей, которая тихо ведется почти в каждом доме на земле.

Я верю в честное ремесло рабочих. Оглянитесь вокруг себя. Никаких начальников не хватило бы, чтобы проконтролировать всю эту работу. От Зала независимости до дамбы Гранд-Кули – все эти вещи были построены прямыми и честными мастерами, которые были честны до мозга костей.

Я полагаю, что честны почти все политики… есть сотни политиков, которым платят мало или не платят вообще, которые, не рассчитывая на благодарность или славу, полностью выкладываются для того, чтобы наша система работала. Если бы все было не так, у нас никогда бы не было ничего, кроме тринадцати колоний [90].

Я верю в Роджера Янга. Вы и я свободны сегодня благодаря бесчисленным безымянным героям от Вэлью-Форж [91] до реки Ялу [92].

Я верю в Соединенные Штаты и горжусь тем, что принадлежу им. Несмотря на разные недостатки, от линчеваний до вероломства в высших эшелонах власти, наша нация имела самые пристойные и самые доброжелательные методы внутренней и внешней политики, какие только можно найти когда-либо в истории.

И наконец, я верю во всю мою расу. Желтых, белых, черных, красных, коричневых. В честность, храбрость, интеллект, стойкость и совершенство подавляющего большинства моих братьев и сестер всюду на этой планете. Я горжусь тем, что я человек. Я думаю, что нам повезло, что мы добрались так далеко, что мы всегда добивались этого только чудом, но я верю, что мы снова и снова будем это делать. Выживать. Выдерживать. Я верю, что этот голый эмбрион с больной, непомерной черепной коробкой и противостоящим большим пальцем, что это животное, только-только ушедшее от обезьяны, выдержит. Выдержит дольше, чем его родная планета, – распространится к звездам и за их пределы, неся с собой свою честность и ненасытное любопытство, свою безграничную отвагу и свое врожденное благородство.

В это я верю всем своим сердцем.

Так-то для многих своих современников Хайнлайн запомнился как «нахальный сукин сын, весь в белом», который внезапно заявлялся на конвенты, принимал награду из рук обомлевшего оргкомитета и, поулыбавшись, исчезал в своих безбрежных небесных далях. Но, по другим воспоминаниям, Боб был человек вполне земной, в компании был весел, пил, пел и за словом в карман не лез. И мог подняться в президиум Всемирного форума научных фантастов с бюстгальтером, свисающим с плеча, и долго рассказывать, как вчера покуролесили с этой, как ее… и ведь на самом-то деле практически не врал, подлец этакий. В глубине души Хайнлайна по-прежнему жил морячок с нижних палуб, ждущий увольнительной, и шуточки его были по-морскому весьма соленые. И если в официальной обстановке писатель обычно соблюдал некоторую сдержанность, то в письмах друзьям часто отрывался по полной.

В 1975 году друг Хайнлайна Томас Н. Скортия и его соредактор Джордж Зебровски прислали свежеотпечатанную книгу «Human-Machines». Это был тематический сборник рассказов о киборгах – полулюдях-полумашинах. Книга была любезно посвящена «Роберту Хайнлайну, учившему нас обоих». 30 ноября 1975 года Боб написал Томасу и Джорджу письмо, в котором, поблагодарив за теплое посвящение, поинтересовался, чему же именно он научил их обоих.