Иэн Бэнкс - Инверсии

Мне удавалось облегчать его боль, но под конец она стала невыносимой. Мой старый хозяин сообщил мне, поклявшись в правдивости своих слов, что он, как я это всегда подозревал, и был тем самым офицером, который вытащил меня из-под развалин моего дома, из рук моих мертвых родителей, среди дымящихся руин города Дерла, а в сиротский приют поместил меня из чувства вины, потому что именно он убил моих отца с матерью и сжег их дом. И вот теперь, сказал он, когда муки смертные одолевают его, ты, наверное, захочешь меня убить.

Я не поверил ему, но все же приблизил его конец – умер он без мучений, менее чем колокол спустя. Наверно, он все же лишился разума, потому что поверь я тому, что он наговорил, у меня, пожалуй, возникло бы искушение продлить его страдания.

А еще незадолго перед смертью Адлейн, зная, что умирает, умолял меня сказать, что же на самом деле случилось в камере пыток в тот вечер. Он пытался шутить – сказал, что если бы Квиенс вскоре после отъезда доктора не приказал переоборудовать камеру пыток в винный погреб, то у него, Адлейна, могло бы возникнуть искушение допросить меня там с пристрастием, чтобы узнать правду. Я думаю, он шутил. Мне было жаль, что я не мог сообщить ему ничего нового – только то, что уже писал в моих отчетах, в которых доложил обо всем случившемся в меру своих способностей и насколько позволяла моя память.

Не знаю, поверил он мне или нет.

И вот теперь я стар и скоро возлягу на смертный одр. Королевство живет в мире, мы процветаем, и у нас есть даже то, что доктор, думаю, назвала бы прогрессом.

Мне выпала великая честь быть первым ректором Медицинского университета Гаспида. И еще я не отказался от почетной обязанности быть третьим президентом Королевской коллегии врачей, а потом, возглавляя комитет, наблюдавший за строительством на пожертвования короля больницы и лечебницы для освобожденных рабов, служил городским советником. Я горжусь тем, что, будучи такого низкого происхождения, смог во времена усовершенствований послужить королю и его народу на столь многих поприщах.

Войны, разумеется, все еще происходят, хотя в последнее время вблизи Гаспидуса их не было. Но три так называемые империи продолжают враждовать, хотя результат их распрей, похоже, один: остальные страны понемногу освобождаются от имперской тирании и идут собственным путем. Наш военно-морской флот время от времени, кажется, участвует в сражениях, но, поскольку происходит это вдали от наших границ и мы, как правило, выходим победителями, настоящей войной это не считается. Возвращаясь назад, скажу, что бароны Ладенсиона получили урок: тот, кто помогает тебе в борьбе с каким-то властелином, может вознегодовать, если ты попытаешься воспротивиться любой власти вообще. В Тассасене после смерти цареубийцы УрЛейна, естественно, началась гражданская война, и король ЙетАмидус показал себя неумелым правителем, а вот молодой король Латтенс (он давно уже не молод, но мне по-прежнему кажется молодым) сумел обратить зло во благо и по сей день правит мудро и, уж конечно, мирно. Я слышал, он увлекается науками, что весьма неплохо для короля, если только это не заходит слишком далеко.

Но все это было давным-давно. Все это.

Записки наложницы Перрунд (которые перекликаются с моей историей и включены мной сюда почти без изменений, за исключением тех немногих мест, где ей изменял вкус и стиль становился чересчур уж орнаментальным) я нашел сам, прочтя сначала их версию, записанную в форме пьесы, в одной из библиотек Гаспида.

Я оборвал ее записки там, где оборвал, потому что с этого момента две версии изрядно расходятся. В первой дошедшей до меня версии, изложенной в виде драмы в трех частях, телохранитель ДеВар пронзил госпожу Перрунд мечом, мстя ей за смерть своего хозяина, а потом вернулся к себе домой в Полутайные королевства, где обнаружилось, что на самом деле он – принц, изгнанный из дома отцом в результате прискорбного, но не бесчестящего недоразумения. За этим следовало примирение на смертном одре в сопутствии цветастых речей, смерть короля и вступление на трон ДеВара, правившего с тех пор мудро и взвешенно. Признаю, что такая концовка, на мой вкус, в нравственном отношении более удовлетворительна.

Та версия, которая считается написанной рукой госпожи Перрунд (и которая, по ее словам, была написана только для того, чтобы опровергнуть сенсационную ложь версии драматической), отличается от первой как день от ночи. В ее записках телохранитель, чье доверие она обманула и чьего хозяина таким жестоким образом предала смерти, взял ее за руку (с которой она только что смыла кровь его хозяина) и вывел из гарема. Тем, кто в волнении ждал у дверей, они сказали, что с УрЛейном все в порядке: он наконец-то уснул, узнав, что причина болезни мальчика обнаружена.

ДеВар заявил, что должен отвести наложницу Перрунд к начальнику стражи ЗеСпиоле, чтобы подвергнуть перекрестному допросу с обвинившей ее (ложно, как он подозревает) нянькой. ДеВар извинился перед главным евнухом Стайком и вернул ему связку ключей. Он приказал части собравшихся стражников остаться там, а остальным – возвратиться на свои обычные места, к своим обычным заданиям. После этого он вежливо, но твердо увел госпожу Перрунд.

Конюх, который седлал для них скакунов, видел, как оба покинули дворец, а многие честные граждане сообщали потом, что видели, как эти двое покинули город.

Приблизительно в то время, когда они выехали из северных ворот города, Стайк попытался открыть двери, ведущие в малый дворик на верхнем этаже гарема.

Ключ никак не хотел входить в скважину – что-то ему мешало.

Двери пришлось сломать. Оказалось, что постороннее тело, вставленное в скважину, после того как двери были закрыты, являет собой кусочек мрамора в форме мизинца, отломанного от руки одной из дев в центре фонтанной чаши.

УрЛейн был найден в спальне, примыкающей к дворику. Простыни на кровати были пропитаны его кровью. Тело уже остыло.

Ни ДеВара, ни Перрунд так и не поймали. После приключений, о которых в записках не сообщается, они направились в Монтелоччи, что в Полутайных королевствах, где, как это ни удивительно, ДеВара никто не знал, зато сам он немало знал об этих землях и сумел быстро создать себе имя.

ДеВар и Перрунд стали торговцами, а впоследствии основали банк. Перрунд написала свои записки, которые и составили половину моей книги. Они поженились, и их сыновья (а предположительно, и дочери) по сей день управляют торговым домом, который соперничает с нашим кланом Мифели. Символ их компании, как говорят, – обычное кольцо, какое получается, если отрезать кусок трубы. (Этот символ, как я думаю, – лишь частичка из целого ряда перекличек внутри этих историй и между ними, но, поскольку скрытый их смысл слишком сложен и моя старая голова уже не может его постичь, я предоставляю читателю самому выявить точки соприкосновения, самому сделать выводы, самому пораскинуть мозгами.)