Сергей Соломин - Доктор-дьявол [Избранные сочинения. Т. III]

Прохор налил себе второй стакан и сразу вылил в горло.

— За дело! — прошептал губами Броневский и прибавил громко: — Ну, Анна Павловна, кажется, будет довольна!

Около забора дачи № 23, выходящего в поле, в глубокой снеговой яме сидели двое в белых шапках и куртках с белыми меховыми воротниками. Ночью, даже при лунном свете, не отличишь их на белом снеговом фоне. Сидящие тихо перешептывались.

— Убийца несомненно Тригольский, этот художник. Верьте моей наблюдательности. У него явно преступная физиономия. Сообщник — этот оборванец, который к нему ходит. Убийство произошло, конечно, не на этой даче. Облесимовы здесь ни при чем. Почва едва ли романическая, вернее — необходимость устранить наследницу. Это мы еще расследуем. Тригольский — блудный сын весьма почтенного и богатого отца, живущего в Москве. Единственный сын вдовца. Может быть, грозит завещание не в пользу сына.

— Но позвольте, Станислав Иосифович, ведь убитая — Халютина?

— Так что из того? Незаконная дочь.

— А вы имеете данные это предполагать?

— Вы глупы, Карасик! Броневский слова на ветер не бросает.

— Вы — гений, я перед вами преклоняюсь.

— Тсс!

На расчищенной дорожке сада около дачи показались две фигуры. Одна — в пальто с каракулевым воротником. Другая — в жиденьком демисезоне, порыжелой шляпе — вся олицетворение привычной дрожи.

Прошлись взад и вперед и сели на скамью, как раз против засады сыщиков.

— Так значит, с отцом теперь на мировую? — заманивающе начал оборванец.

— Да, брат, делать нечего. Надо подслужиться. Противно иметь дело с этим черносотенцем, да что поделаешь. На ладан дышит старик. Того и гляди, откажет все…

Как ни напрягал слух Броневский, но конец фразы унес порыв ветра, предвестник метели. При тихой погоде возникнет вихрь неведомо откуда, поднимет белое снежное привидение и побежит оно по полю, пока не рассыплется, а там опять все тихо.

— А Маня? — донесся опять голос оборванца.

— Мане, брат, капут! Жаль ее, конечно. Но сила необходимости. Ты понимаешь: я должен был это сделать. Болезненная, до крови болезненная операция. Мне ее очень жалко!

— Сентиментальный негодяй! — прошипел Броневский в своей засаде.

Сидящие на скамье замолчали.

— Костя! — надорванным голосом заговорил оборванец. — А что же со мною будет? Ты уедешь, разбогатеешь, забудешь своего друга. Куда я денусь? Был талант — вы говорили! Прошел. Ты еще меня поддерживаешь. Духовно. Знаю, что есть, куда прийти. Уедешь! И этого не будет. Костя, не забудь обо мне. Вспомни, ведь я тебе всегда, во всем помогал. Душой для тебя покривил. Ведь и у меня есть совесть. А это последнее дело, когда я…

Вновь пробежало белое привидение и унесло на краях своей длинной одежды конец фразы.

— Чудак ты! Уже заныл! Да смотри на жизнь веселей. Разумеется, не забуду. Папахен недолго протянет. Приеду с мошной. Заживем. Да и раньше тебе пришлю.

— Забудешь ты меня, забудешь! Ведь я и сейчас без гроша.

— Возьми — вот. Что могу. И ожидай! А знаешь, не пройтись ли нам по лесной дорожке?

— Холодно. Впрочем, для тебя…

Обе фигуры поднялись и вышли через заднюю калитку к лесу.

— Слышал, Карасик?! Что? Не прав я был? Не предугадал? Мог ли привести так расследование Стрижневич? Однако, надо ковать железо, пока горячо. Беги за Тютрюмовым!

Вскоре трое сыщиков расположились на опушке леса. Тютрюмов держал собаку в наморднике.

— Дай ей хорошенько понюхать этот кусок платья убитой. Стой! Они возвращаются. Спускай!

Собака бросилась вперед, остановилась потянула воздух и помчалась навстречу художнику и его оборванному приятелю.

— Ав! Ав! — звонко раздался лай на чистом морозном воздухе.

Сыскная собака выходила из себя. Лаяла, выла, визжала, бросалась на грудь преступников. Они едва отбивались от этой бешеной атаки.

На опушке обоих перехватили сыщики. Художник, не на шутку струсивший, выхватил кавказский кинжал и замахнулся на Броневского. Но преступника тотчас обезоружили и связали. Связали и дрожащего оборванца.

— Вот, — торжественно произнес Броневский, поднимая кинжал, — вот оружие, которым убита Мария Халютина!..

— Ну-с, дорогой мой, поздравляю, от души поздравляю с полным успехом! — говорил начальник сыскного отделения, не выпуская из своей потной руки руку Броневского. — Расскажите мне подробности ваших похождений.

— Что же рассказывать? На основании вашего письма я установил надзор за дачей № 23.

— № 25, мой дорогой!

— Позвольте… в вашем письме… Да, смотрите сами.

— Смотрю, милый, и вижу цифру 25!

— Черт!.. Черт разберет ваши каракули!..

Кинулись на дачу № 25, но жильцы там уже два дня как съехали. На столе в кухне красовался лист бумаги:

«Гениальный сыщик Броневский! Мы с восторгом следили за вашими расследованиями. Но, к сожалению, тайну смерти провокаторши Марии Гроссман, она же Халютина, вам не открыть».

Доктор Ватсон, верный друг великого сыщика, объяснил в весьма неудовлетворительной форме, — почему Шерлок Холмс прекратил свою деятельность навсегда и занялся огородничеством и пчеловодством.

Что побудило, однако, великого человека прекратить так внезапно самоотверженную борьбу со злом? Одно имя Шерлока Холмса заставляло дрожать от страха и ненависти врагов человечества, и то же имя вселяло благомыслящей части общества надежду, что защитник мещанского благополучия неизменно стоит на страже. Такие личности, как Шерлок Холмс, Наполеон, адмирал Нельсон, Ричард Львиное Сердце, Александр Македонский никогда не останавливаются и не обращаются в бегство с поля битвы. Только смерть или полное поражение ставит роковую точку в длинной повести их подвигов.

Но Шерлок Холмс жив, он удалился в добровольное изгнание. Не пережил ли он какого-нибудь Ватерлоо?

Доктор Ватсон молчит. И я ему вполне сочувствую: друг не должен выдавать позора своего друга.

Но я, случайно узнавший грустное происшествие, сломившее железную волю великого сыщика и, не будучи связан клятвой или узами дружбы, считаю своим долгом поведать миру истину.

Поздно вечером д-р Ватсон сидел в своем кабинете и просматривал документы, которые должны были послужить материалом для нового тома похождений знаменитого сыщика. В доме все уснули и было совершенно тихо. Черная ночь смотрела в окна коттеджа.

Д-р Ватсон довольно часто отрывался от своей работы, чтобы еще раз полюбоваться на новую оттоманку, обшитую превосходной персидской материей. Только накануне он сделал это прекрасное приобретение и оттоманку доставили из магазина мебели сегодня утром четыре дюжих молодца.