Виктор Колупаев - Избранные произведения в одном томе

Но я никак не мог познать самого себя. Здесь крылся какой-то парадокс.

Картина вспыхнула наподобие телеэкрана, разрослась во всю стену, во весь дворик, в целый мир. Стало холодно. Что-то несло меня над поверхностью заснеженной земли. Внизу растянулась процессия женщин, в основном — молодых. Она начиналась возле большого храма Диониса, около древнего театра, между Пниксом — местом народного собрания — и Акрополем. Отсюда и начинался Священный путь в горы. Неистовая процессия безумных менад устремлялась по зимним дорогам Аттики и Беотии на снежный Парнас, вздымающий свою вершину над Дельфами. Эта дорога с площадками для танцев считалась священной.

Стройный хор женщин отчаянно выводил:

На бегу женщины сильно хлестали друг дружку тирсами — жесткими стеблями тростника, увенчанными большими сосновыми шишками. Внутри стебля такого тростника, нартекса, Прометей когда-то спрятал и принес людям небесный огонь. Та, кому доставался удар тирсом, как бы соприкасалась с небесным огнем, в нее как бы ударяла молния, дарующая милость богов.

Процессия уже миновала Дипилонские ворота Афин. На специально расчищенных площадках «безумные» устраивали дикие пляски в честь Диониса. Чем дальше в горы, тем уже и заснеженнее становилась дорога, и женщинам самим приходилось утаптывать снег, чтобы в очередной раз пуститься в пляс. Только жители Панопеи, к востоку от Дельф, позаботились о менадах и расчистили им место возле большого здания из необожженного кирпича, в котором стояла статуя Прометея. Здесь каждая из «безумных» заглядывала в овраг, где лежали два камня, каждый такой величины, что мог служить достаточным грузом для одной повозки. Эти камни остались еще от той глины, из которой Прометеем и был вылеплен род человеческий.

Я носился над процессией и явно не по своей воле. Что-то мне здесь было нужно. Я словно искал кого-то, опускаясь и поднимаясь, бросался из стороны в сторону. Но лица женщин мне были незнакомы.

И тогда я снова очутился в дворике гетеры Каллипиги. Здесь ничего не изменилось, и Сократ все еще заканчивал и никак не мог закончить какую-то фразу. Я взглянул на Каллипигу и узнал ее.

Да, это именно она была в той процессии, только еще совсем девчонкой. Чтобы не выдать своего волнения, я снова взглянул на картину. Это была другая картина. На ней пердячинский Пенфей, царь «Печальник», украдкой подсматривал и подслушивал менад во время их танца в честь Диониса. А предводительницей хоровода была его мать. Она заметила соглядатая, но не узнала его. Через какое-то время вместе со своими спутницами она разорвет его в клочья, приняв за лань.

Картина показала мне опасность, которым таинства чреваты для недостойного. Но я уже не мог остановиться. Да и не знал я, не знал! — достоин я или нет.

В Дельфы вели три дороги, соединяющие их со всеми основными областями материковой Эллады. На фоне ослепительно белого снега темной зеленью выделялись купы земляничных деревьев, дикой фисташки и маслины, мирта и можжевельника. По бокам дороги они образовывали густые, труднопроходимые заросли.

Парнас возвышался на западных границах Фокиды. Южный склон его занимали Дельфы — скалистая, в виде амфитеатра местность. На вершине ее находился оракул и город, заполняющий пространство в 16 стадий в окружности.

В священном округе, опоясанном мощной стеной, находился главный храм Аполлона, храм Афины, другие святилища, сокровищницы различных эллинских государств, а также театр, стадион и спортивные здания. Было также множество статуй и различных посвящений. Фронтоны храмов были украшены скульптурами главных божеств, почитавшихся в Дельфах. В преддверии храма Аполлона помещались плиты с изречениями мудрецов, и стояла статуя Гомера.

Прорицалище Дельфийского оракула представляло собой пещеру, вырытую глубоко в земле, с не очень широким отверстием для входа, откуда поднимались испарения, вызывающие божественную одержимость. Над отверстием стоял высокий треножник, восходя на который, пифия вдыхала испарения и затем изрекала оракулы в стихах и в прозе. Прозаические оракулы перелагались в стихи поэтами, живущими при храме.

Хотя наибольший почет выпал на долю этого святилища ради его оракула, так как из всех оракулов на свете он оказался самым правдивым, но все же и местоположение самого святилища кое-что прибавило в его славе. Ведь оно было расположено как раз в центре всей Эллады. Известно было также, что оно находится в центре обитаемого мира, и называли его — «Пупом земли». Вдобавок поэт Пиндар поведал о том, что здесь встретились оба орла, выпущенные Зевсом: один — с запада, другой — с востока. В храме находился и сам Пуп, обвязанный лентами. На нем и было запечатлено изображение встречи птиц.

Когда процессия неистовых вакханок достигла Дельф, разыгралась метель. Но тысячи девушек и молодых женщин, казалось, не обращали на нее никакого внимания, хотя и увязали по колено в сугробах и закрывали лица уже ничего не чувствующими ладонями от пронизывающего, ледяного и острого, как нож, Борея. Вой, свист, колючий снег, впивающийся в лицо, перемещающиеся снежные барханы.

Но семнадцатилетние вакханки своими душами уже обитали в царстве бурь. И северный ветер их не волновал, не огорчал и не мог остановить. Они стремились к высокому и вместе с телами поднимали к снежному Парнасу и свои души. Многие из них были обморожены, ведь из одежды на них были только пестро-красные юбки, называющиеся «лисицами», да оленьи шкуры на плечах.

Процессия визжащих, орущих, возбужденных женщин вошла в Дельфы в широкие ворота возле сокровищницы беотийцев, миновала сокровищницу спартанцев и афинян, святилище Геи, вышла к незамерзающему Кастальскому источнику, обошла слева направо храм Аполлона, оставляя по левую руку театр и святилище Диониса.

Я уже понял, что меня на самом деле нет здесь, что я вижу все это как в каком-то волшебном зеркале, которое то ли ведет меня, то ли предлагает вести его самого. А я хотел увидеть то знакомое лицо, что уже мелькнуло один раз в толпе. И зеркало словно бы самонавелось. Я увидел ее.

Несмотря на стужу и свирепый ветер, девушка шла в одной юбке. Золотое крыло волос билось по ветру, следуя растрепанным и хаотичным порывам ветра, загнанного в трубу между храмом Аполлона и стеной театра. В тусклом, неверном свете факелов все же можно было рассмотреть светящееся румянцем лицо девушки, ее загорелые ноги и руки, которые, казалось, вовсе и не боялись мороза. Девушка чему-то улыбнулась, на губах ее сверкали крохотные искорки, возникающие от соприкосновения крупинок снега с теплом человеческих губ. Глаза ее светились голубым.