Виктор Колупаев - Избранные произведения в одном томе

— Бывайте, — сказал я.

Бодрым размашистым шагом, стараясь не показать и малейшей робости, я приступил к покорению остального пути. Ехать на мотоцикле вдвоем под ровный и успокаивающий гул мотора, мощь которого чувствуешь всем телом, или продираться в одиночку сквозь глухой и дремучий лес, — это далеко не одно и то же. Дорога петляла, разделялась на множество троп и была столь заброшенной, что как-то не верилось в оставшиеся четыре километра до деревни. Все уже вроде бы привычно: мирный шум листвы, сонное бормотание недалекого ручья, все будто нормально, ничего особенного. Но…

Сначала появилось ощущение ненадежности, неопределенности, затем пришла беспокойная мысль: а ведь «нормально-то» обманчиво! И совсем не то, каким было еще час назад. Нечто чуждое, наигранное сквозило в этом успокаивающем понятии, и все более мной стало овладевать какое-то странное и томительное состояние нереальности Казалось, самый воздух наполнился тревожным ожиданием чего-то неясного, неведомого и вместе с тем неотвратимо грядущего.

К моему облегчению лес внезапно кончился, и я вышел на просторную светлую поляну. Я почти достиг ее середины, когда явственно услышал приближающиеся голоса и не просто голоса, а величественно звучавший хор. Первым моим побуждением было спрятаться, но в заросшей невысокой травой колее это было просто глупо, да и поздно. Я застыл неподвижно в ожидании дальнейших событий.

Длинная вереница высоких, облаченных в черные одежды фигур, медленно вытягивалась из леса. С опущенными на глаза капюшонами и сцепленными под животом руками они шествовали по двое в ряд во главе со своим тучным предводителем. Странная процессия направлялась явно в мою сторону. Только этого мне не хватало!

Грубые, почти осязаемо шероховатые басы сурово и просто вели свою партию. Язык был мне непонятен. Нет, я не испугался, раз живой и они живые, — значит, все в порядке, даже стал понемногу привыкать к происходящему. Более того, во мне зашевелилось любопытство, — а что же дальше? А дальше…

Когда все вышли на поляну передо мной, предводитель поднял пухлую руку — пение тотчас оборвалось. В сосредоточенном молчании черные фигуры расположились кольцом вокруг некоего громоздкого предмета. Его очертания напоминали что-то, виденное мной в книгах по древней истории. Черная глянцевая поверхность, испещренная многочисленными узорами, загадочно поблескивала, будто приглашая приобщиться к ревностно скрываемой тайне. Новый знак предводителя и кольцо разорвалось, образовав проход, обращенный в мою сторону. Сделав несколько шагов вперед, толстяк вперил в меня испытующий взгляд и, словно удовлетворившись созерцанием моей физиономии, призывно протянул ко мне руку — дескать, приблизься. Я подошел-таки…

Громоздкий предмет оказался не чем иным, как тщательно отполированным саркофагом, а то, что я издали принял за узоры, было иероглифами, при ближайшем рассмотрении принявшими вид формул. И бока и крышка гроба были сплошь покрыты короткими и длинными математическими формулами и еще какими-то символами. Интересно, что там внутри? Умник-фараон, верховный жрец или неведомый нам великий ученый? Толстяк надавил на одну из формул. Послышался легкий щелчок, и крышка саркофага резко откинулась назад.

Внутренние стенки каменного футляра были обиты зеленым в белый горошек. А на нем, демонстративно закинув ногу на ногу и смиренно сложив руки на груди, лежал ехидно улыбающийся субъект. «Ну и тип!» — поежился я и повнимательнее вгляделся в лжеусопшего. Заросшее щетиной лицо, черные, лихо заброшенные набок волосы, красивой расцветки косоворотка… Ну до чего же знакомая личность… Да, без сомнений, передо мной, вальяжно развалясь, лежал сам Пров.

В тот миг состояние мое было таково, что я не смог бы вымолвить ни слова. Нежно сжимая пальцами оплывшую, исходящую тошнотворно-сладковатым дымком свечу, он мерно покачивал босой ногой и скорбно смотрел на меня карими глазами: вот так, мол, брат, приходится расплачиваться за проникновение в иные цивилизации. Что делать, надо принимать сие, как должное.

Я старался держаться спокойно и с сочувствием глядеть на все как сторонний наблюдатель. «Пров» представлял собой довольно неприятное зрелище. Не потому, что он мне не нравился — тут спросу нет — а потому, что эти странные люди не удосужились его побрить. Тяжко вздохнув, — между тем, как в его глазах мелькали лукавые бесенята, — Пров послюнил палец, погасил им свечу и аккуратно поставил ее на край саркофага. Нисколько не беспокоясь о своем непрезентабельном виде, он сделал мне знак пальцем: наклонись, мол, поближе. Я невольно подчинился. Тогда он засунул руку за пазуху, долго ею там шарил (чешется, поди, подумал я), затем вытащил ее и протянул мне, пряча что-то в кулаке. По его выражению лица я понял, что это надо взять. Вложив в мою ладонь какую-то бумажку, он заговорщицки подмигнул мне и с чувством выполненного долга улегся с довольной улыбкой поудобнее. При этом у него была такая хитрющая рожа…

Не рассматривая «подарок», я опустил его в карман пиджака. Чья-то рука легла мне на плечо. Я оглянулся и встретился с усталым взглядом предводителя. Толстяк опустил очи долу и тихо склонил голову, будто сказал этим: все, конец. И действительно, крышка саркофага захлопнулась, чернецы аккуратно оттеснили меня, вновь раздалось пение, и, развернувшись в цепочку, они двинулись к лесу.

Вот так встреча… Конечно, этот Пров не настоящий, а просто очень похожий, и все это — мистификация, вроде розыгрыша… Только зачем? Однако записка… Вот она, реально осязаемая. Я развернул грязную бумажку и прочел написанное синим фломастером:

НЕ СПАСЕССИ! ПРОВ

«Отнюдь!» — сразу вспомнилось мне из нашего спора, и какие-то несуразные подозрения пронеслись в мозгу. Но откуда они могли взять его имя? В общем, эта встреча основательно пошатнула мое душевное равновесие. «Спасусь, черт вас возьми!» — как заклинание пробормотал я и рванулся идти дальше.

Вечерело, часа через полтора станет темно. И солнце уже скатилось за вершины деревьев. Чудились кругом неясные немые тени… А что за свет горит вон там, у той березы? Да нет, наверное, показалось… С участившимся стуком сердца я шагал и шагал, как заведенный, пока снова не вышел… на ту же самую полянку. И тут впервые мне стало по-настоящему страшно. Вперед дороги нет, назад — в сумерках я не смогу отыскать Прова. Ночевать здесь после увиденного… «Крест может оказаться тяжелым»…

Я замер, не дыша, в надежде различить хотя бы дальний рокот мотора. И услышал трубный рев каких-то доисторических животных, от которого холод прокатился по спине. Динозавры? Но рев был слышен совсем не там, где я собирался войти в деревню. Уж лучше динозавры, чем ночлег на этой поляне. И я пошел напролом через дебри, продираясь по пояс в зарослях папоротника. И вдруг очутился на хорошо накатанной широкой дороге. Сразу полегчало на сердце. Сначала я прибавил шагу, потом побежал легкой трусцой, и скоро потянулись мимо возделанные лоскуты земли, огороженные жердями. Вот и первые крыши домов показались меж деревьев. Я перешел на неторопливый, а потом и вовсе замедленный шаг.