Виктор Колупаев - Избранные произведения в одном томе

Все. Я мог сотворить все! Даже мир для человеко-людей. Я теоретически разработал сам себя. Но облегчения не наступило. Я все равно не знал, кто Я? Для чего Я? Смысл моего существования был, но в чем он заключался, я, по-прежнему, не знал. Не знал я и смысла и предначертания всего виртуального мира. Непонятен мне был и смысл мира человеко-людей, да и людей, с которыми я уже сталкивался — тоже.

Какое отчаяние! Какая тоска! Какой ужас! Я мог, мог сделать все, но я не знал, для чего это нужно делать. Я мог быть кем угодно, но я не хотел быть никем. А если бы даже и захотел, то все равно не знал бы, почему захотел. Я обладал абсолютной мощью, но не понимал, для чего мне она. Я имел смысл, но он не открывался мне. Единственное, чего я не мог, так это — не быть. Я, один сущий… Я один… Я…

В деревне на этот раз кроме многочисленной живности разглядел я и пару колесных тракторов, видом настолько допотопных, что они явно вписались бы в эпоху мамонтов. Народу ныне было явно поболе, принаряженные люди прохаживались там и сям, сидели на скамейках живописными группами и с нескрываемым любопытством вглядывались в нас, заезжих чужаков. Я вспомнил о воскресении и о том, что для нашей блеклой жизни в гдомах это давно не праздник, а здесь, стало быть, иначе. Душа невольно зарадовалась, как подъехали мы, так и хотелось сказать, к «родной» церквушке. Краем глаза я старался подметить впечатления Прова от впервые им увиденного, но он внешне был спокоен, как всегда, разве что чуть заметная грусть спряталась в уголках губ.

— Ты обожди здесь, — сказал я ему, — а я дойду до Галины Вонифатьевны, тут рядом, и она все устроит.

В палисаднике и вокруг ее дома тишина и покой, в оконцах — нежные цветы бирюзовых оттенков. И с некоторым замиранием сердца взошел я на чисто вымытое крыльцо, немного постоял, перевел дух. А чего, собственно, разволновался? Я постучал. Она, словно, ждала меня за дверью, тотчас отворила, нисколько не удивляясь, очаровательная и улыбчивая.

— Причащаться приехали?

— Да, по вашему совету.

— Сейчас я что-нибудь накину на голову и пойдем к батюшке. Обедня только что кончилась, и люди разошлись. Для вас самое подходящее время, — рассмеялась она низким звучным голосом.

Мы направились к церкви. Она впереди, покрытая небольшим цветастым, но кокетливо повязанным платком, я — сзади, смущенно «лаская взором» ее великолепную фигуру. Пров стоял у ограды спиной к нам, что-то там разглядывая.

— Пров! — окликнул я его. — Вот Галина Вонифатьевна, познакомься!

Не сразу и очень медленно он обернулся и чуть наклонил голову. Я почувствовал, что ее рука коснулась моей куртки и вздрогнула, лицо ее на миг как бы оцепенело, но это было едва уловимо, и она тут же овладела собой. Короткий ответный кивок и сразу же ко мне:

— Ах, скорее пойдемте к отцу Иоанну, не то усядется обедать и не скоро его вытащишь. Он кто такой, ваш приятель? Напомнил мне одного человека… — добавила она быстро, едва мы отошли на несколько шагов.

— Да так сразу и не скажешь…

— Хорошо, потом.

Батюшка еще был в рясе и тотчас прошел в храм. Старушка Варвара Филипповна встретила меня на крылечке сторожки, обняла, умилительно причитая:

— Вот и послал нам Бог дорогих гостей, а то думала, не увижу, поди-ка, крестника. Пойдем, пойдем, сыночек мой, причащаться великих таинств.

Она под руку проводила меня в церковь. Особую значимость обряду, как мне показалось, придавало соучастие Галины Вонифатьевны. Отец Иоанн, видимо, не затруднял себя чтением священных текстов, и через полчаса мы вышли во двор под голубое полуденное небо.

— Милости прошу ко мне в дом пройти, разделить со мной скромную трапезу, — любезно предложил отец Иоанн.

— Весьма охотно, — оживился вдруг тихий и незаметный до этого Пров. — В честь такого события и у нас кое-что припасено.

«Скромная» трапеза показалась мне невиданным пиршеством. Разносолы и кушанья, каких и по названиям мы, естественно, даже не знали, украшали стол. Водки, правда, не было, но водку принес Пров, чем несказанно порадовал батюшку. После рюмки-другой за здравие и по обычаю мы особенно поднажали на маринованные грибы, каких, я бы мог держать пари на что угодно, не едал и сам Галактион. Галина Вонифатьевна скорее для виду пригубила бокал темно-красного кагора и держалась несколько в тени, но все же я заметил ее быстрые мимолетные взгляды, которые она изредка бросала на Прова. А того вдруг на беседу, да на разговор потянуло и затеял он толковый спор со стариком на евангельские темы. Иоанн его слушал внимательно и, как человек в вере хорошо сведущий, поучал нехристя, но очень спокойно и доброжелательно. Видя, что Пров несколько увлекся и далеко заходит, я поднялся и сказал ему:

— Ехать нам скоро и, лясинский-балясинский, вдвоем.

— Приказ суров, да на кого пенять, — согласился он.

Порядком разогретые, мы сердечно поблагодарили хозяев, после чего состоялось провожание и расставание, правда, без лобызаний. Батюшка настойчиво уговаривал нас остаться до завтра, но я упорно стоял на своем. Вышли на улицу.

— Что-то я забыл, в какой стороне город, — рассмеялся я.

— Я так тоже удивилась в прошлый раз, что вы шли совсем с другой стороны, — ответила Галина Вонифатьевна. — А город там. — И изящным движением прекрасной руки она показала на дорогу за кладбищем, уходящую в лес.

— На лошадях-то долго ехать?

— Часов шесть.

— Мы за час домчимся. С вашего разрешения, Галина Вонифатьевна, я бы еще раз взглянул на вашу изумительную картину.

— Пойдемте, — просто сказала она.

В доме она быстренько накрыла стол, поставила графинчик красного вина и пирожки.

— Я хочу поздравить вас лично, Мар. Имя какое-то странное. А по крещению вы теперь Дионисий.

— Нас упорно не хотят отпускать, — поднимая бокал, снова ожил Пров. — Не иначе, нас тут возлюбили.

Пока они о чем-то тихо говорили с Галиной Вонифатьевной, я погрузился в созерцание, стараясь найти в полотне вещественные подтверждения своего сна. Все в нем, в полотне, было исторически достоверно: и темное предгрозовое небо и жаркий Иерусалим… Где же иней на камнях, где ясное морозное утро, которое я видел воочию? Но так ли важны эти внешние признаки пути Спасителя на Голгофу? Главное в том, что я выбрал свою стезю и уже не отрекусь от нее в поисках истины. Приходит конец блужданию и неверию, как и всему сущему когда-то придет конец. Непостижимы умственно пути Господни, и только духовное обновление расчищает дорогу настоящему чувству в чистом виде. Такие, почти бессознательные мои рассуждения после причастия прервал Пров звоном гитары.

— Прощальный романс в сокращенном виде, чтобы не утомлять слушателей.