Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

— Конечно, программку, — отозвался второй. — И песочит.

Оба были не правы.

Лампа, которая висела над столом директора «Двима», была закрыта снизу разноцветным стеклом, и от этого лучи, которые она бросала на лица стоящих перед столом, были желтые, зеленые и синие.

— Но как же оно может вертеться? — в сотый раз спрашивала Виктория Георгиевна вернувшихся из Посошанска сотрудников.

— Особый сорт смазки, — обреченно, и тоже в который раз, повторил, отступая и потому желтея лицом, Глиняный. — Если допустить, что этот Матушкин достал в Японии особое масло с очень низким коэффициентом трения...

— Ну, откуда Япония? — возмутилась Виктория Георгиевна. — А вы что думаете? — обратилась она к зеленому Песьякову.

— Теория относительности, — предположил тот. — Эйнштейн.

— Безусловно. Моллюск отсчета, — директор даже привстала, отчего Песьяков и Глиняный отпрянули от стола и стали синими.

— Понимаете, — взмолился автомобилист. — Телега. Ни одной металлической части. Сработана полсотни лет тому назад. Какая в ней может быть техника? Где можно спрятать аккумулятор, привод? Простая телега!

— А что этот Матушкин?

— Жулик! — поторопился Песьяков, но его товарищ, уловив настроение директора, его не поддержал.

— Обыкновенный растерявшийся человек. На шарлатана не похож. Мы с ним обсудили все.

И онеще раз повторил, как они битый час дежурили около проклятого экипажа. Мало того, вспомнил и эпизод, о котором сперва решил умолчать — как пытался остановить колесо и что из этого получилось.

— Если бы вас убило, вы вошли бы в историю науки... — зло начала Беллинсгаузен, но в это время ударил красный телефон, который все в институте называли «вертушкой» и который связывал между собой всех начальников в городе. Звонок был такой резкий, что Песьяков и Глиняный вздрогнули. Они опасливо уставились на Викторию Георгиевну, та взяла трубку:

— Слушаю вас... Да, вернулись... Что рассказывают? Ерунду... Ах, вы и сами видели... Вы правы, мы можем оказаться в глупом положении... Я бы хотела... Ну, раз вы твердо решили... — И она бережно положила трубку на аппарат. — Пока мы тут с вами препирались, там, — она кивнула на вертушку, — принято решение. Пармен Парменович приказал перевезти телегу в институт.

Человек, о котором суровая и решительная Виктория Георгиевна почтительно сказала Пармен Парменович, был председатель паратовского исполкома Сутырин.

Пармен Сутырин был фигурою незаурядной. Есть люди, для которых величина поста, на который они попадают, не помеха, а помощь. И попадись ему должность не областного, а республиканского масштаба, — а то и бери выше! — не оплошал бы Пармен, сдюжил. Не обделила природа потомственного речника ни сметкой, ни силой. Род свой Сутырины вели от лоцманов великой реки, по которой век от века проводили они над коварными мелями и мимо зловещих, желтым светящих кос глубоко сидящие, груженные мешками с мукой да сосновыми душистыми бревнами, баржи. Роста были в сутыринском племени все мужики саженного, фигурой квадратные, спина что каменная плита, разденется — не мускулы — канаты. Про парменовского деда рассказывали: тонула как-то раз баржа. Начала тонуть посреди реки, да успели подтащить к причалу. По двум узеньким танцующим сходням заторопились, потянулись муравьиные ленточки. Почти все мешки вынесли грузчики на причал, последним (сходни уже вровень с водой) зашел на баржу парменовский дед. Огляделся — на дне еще пять мешков. Грузят здесь двое доходяг, каждый тоньше мешка в два раза. Еле взвалили на деда вдвоем мешок. Посмотрел тот под ноги — сейчас баржа под воду уйдет.

— Клади еще! — командует. Быстро закинули на него второй. — Еще вали!

— Да как? Не выйдешь.

— Говорю, клади!

— Мешки еле держатся.

— Клади и этот. Последний сами унесете!

С четырьмя мешками, шевельнулся и пошел дед. Как? Никто потом понять не мог. Хорошо, доски уже были без наклона. Сделает шаг, остановится, проверяет — не ползут ли? Еще шаг... Еще... Слышит, позади доска хрустнула, всплеснуло, бултыхнулось два раза.

— Никак рухнули? — спрашивает. — Оба?

— Оба! — говорят.

— Ништо, выплывут...

Сошел на берег, сбросил мешки. Пот со лба отер.

— Надо было мне пятый самому брать... — Сказал, присел у горы, голову назад откинул, затылок на мешок положил и умер. Вот какой был дед.

И внук под стать ему вырос. В школе отучился, в институте, до председателя колхоза быстро дошел. Такой председатель из него получился, все с почтением: «Парменыч сказал...»

Всем хорош был председатель, да одна закавыка: писал печатными буквами. Школу окончил, в институте диплом на труднейшую тему сочинил, а письменными значками не овладел. Как выучила его когда-то бабка печатными, каждая буква с таракана величиной, так и писал. Напишет, бывало, председатель поперек заявления колхозницы «Р-а-з-р-е-ш-а-ю» или «О-т-к-а-з-а-т-ь». Все! Не смогла грамота победить потомственного лоцмана. Так вот, как раз в Паратове подряд четвертого председателя исполкома сняли. Кто-то говорит: «Сутырина надо ставить!» Сперва стеснялись — как бы об этой его странности на самом верху не стало известно. Но потом успокоились. А почему бы и не писать ему так? Вон про Ивана IV ученые до сих пор спорят — грозный царь знал грамоту или нет?

Ровно через час после ухода из музея ученых мужей из «Двима» в Посошанск заглянул он сам. После крутого разговора в «Степьканале», где крепко спросил Пармен с успокоившихся было мелиораторов за уходящую в землю на пути к полям воду и за соль, которая упрямо поднимается из глубины, вышел председатель покурить. И там, стоя на лестничной площадке и прикуривая малоникотиновую сигарету «Ядран» от сигареты «ТУ», которую держал в руке бывший заведующий сектором Браун-Згуриди, услышал Пармен слово «колесо». Были это базарные, недостойные областного масштаба руководителя слухи, но насторожился Пармен, потому что твердо усвоил бывший председатель колхоза — народ зря не говорит ничего.

Вот отчего, когда все посошанское начальство было уверено, что черная сутыринская «Волга» уже движется по шоссе к Паратову, мягко подкатила она к музею. Беззвучно остановилась. Заметались в музее испуганные появлением черного автомобиля сотрудники, загремела ведром вспугнутая возгласом «Начальство приехало!» уборщица, резво вышел из кабинета, чтобы столкнуться лицом к лицу с приехавшим, Степан Петрович Матушкин.

— Где колесо? — быстро спросил Пармен Парменович.

И только показал рукой в сторону сарая Степан, как председатель уже шагал туда сам.

Распахнули ворота, день был ясный, наклонные солнечные колонны легли на земляной истоптанный пол.

Колесо вращалось. Сутырин обошел телегу кругом, протянул было руку, поймал предостерегающий Степанов взгляд, мысленно согласился с предостережением и пальцы убрал.