В Бирюк - Обязалово [СИ]

— Ты, обезьянчик, Марану слушай. Может, и помогу чем. А без меня ты так и останешься… На берёзе лишаем.

Не понял. Туповат я нынче.

А! Факеншит! 12 век, средневековье! «Детей даёт бог», «плодитесь и размножайтесь»…

Здесь бесплодие — полная катастрофа. В идеологии — гнев божий. Естественно, не просто так, а за свершённые грехи. Ты не знаешь, где ты согрешил? Неважно, Он — всевидящий, молись и, может быть, он простит тебе твою неизвестную вину. Или вину твоих предков.

Полная катастрофа в экономике. Без детей нет нормального семейного хозяйства, нет обеспеченной, хотя бы — приличной старости. Впереди смерть в холоде, голоде, одиночестве.

Катастрофа социальная: к тебе относятся как к больному, ущербному, неправильному, «не нашему».

Полная катастрофа в политическом плане.

Здесь политика — борьба династий.

«Монархия — форма государственного устройства, при котором власть передаётся половым путём».

«Почитать в отца место» — формула вассальной присяги на «Святой Руси».

На боярском уровне отсутствие детей, отсутствие возможности установить надёжные, семейные связи путём браков в этой среде… Ты даже не второй сорт — просто неуместен. Как негру проситься в Палату лордов в викторианской Англии.

Кому ты передашь вотчину? Некому? — Так зачем тебе быть вотчинником? У тебя уже что-то есть, но нет прямого наследника? — Вокруг появляется масса кандидатов. Которые стараются поторопить процесс передачи собственности. Власти понимают предстоящие… коллизии. Решение: отдать твоё имение тому, кто и сам, и сыновья, и внуки его… верой и правдой…

Как у волков: основой стаи является семья. Остальные волки — прибылые и приблудные.

Бездетный выталкивается на обочину жизни, превращается в «приблудного».

В феодализме вопрос не в — «где же сердце?», а в освящённой «законом божьим» дырке, из которой выскакивают на свет наследники. Кровные, законные, мужского пола, в достаточном количестве. Замена не допускается: всякие приёмные, внебрачные, племянники… второй сорт, некондиция.

Здешний мир в очередной раз щёлкнул меня по носу. Я не просто чужой здесь — я никогда не смогу стать здесь своим, «здесь-сейчас-нормальным».

Вот я как-то преодолел один здешний барьер — свою безродность. Выкручивался, выёживался, головой рисковал… Более-менее признали — Ванька-ублюдок, Иван Рябина.

Кажется, перелезу на брюхе и второе препятствие — сословность. Тоже… голова на ниточке, но боярство уже светит. Как-то где-то… А на кой оно мне? Если главная ценность родовой аристократии — род, семья, потомки… не для меня.

И ещё один… аспект.

Раньше я думал, что мне здесь жены не найти — по душе. Ну, просто души очень разные. Базовые ценности, архетипические стереотипы, «впитано с молоком матери»…

Ещё понимал, что если вдруг и найдётся что-то дорогое сердцу, то втягивать… на минное поле… в «ураган по имени Ванька»… глупо и больно.

Теперь к этому добавляется моя неспособность дать своей женщине то, что ей необходимо, то, что могло бы быть ей радостью и смыслом жизни. Пусть бы и при моей отдалённости, отстранённости, занятости, невнимании и равнодушии. При здешней традиции взваливать вину за бесплодие на женщин… Превратить её жизнь в муку, в бесконечное покаяние, самоедство и самоунижение. И не только «само». И получить соответствующую отдачу. Себе в спину, в самый неподходящий момент…

Мда… Костюмчик для моей семиграммовой души оказался… с изъянчиком. Полный факеншит в части персональной абсорбции и ассимиляции. «Святая Русь» по-прежнему пытается меня, если не пришибить, так хоть бы вышибить.

«Пустоцвет», «греться у чужого огня»…? Как она сказала: «Лишай на берёзе»? К кому-то прислонился, пристроился, присосался… К какому-то роду.

Можно, конечно, и так жизнь прожить. Шутом, как Меркуцио в «Ромео и Джульетте». С неизбежной эпитафией:

А что говорит по этому поводу принцип Беллмана? — «Не знаю, как ты вляпался в это дерьмо, но если дальше ты пойдёшь наилучшим путём…» Оптимизируем. В смысле: ищем повод для оптимизма. Ищем, ищем… Да полно их!

О-ох… при моём таком подходе к превратностям жизни — придётся сплясать и на собственных похоронах.

Я радостно и уверенно улыбнулся в самодовольный оскал Мараны. И ударил её наотмашь по лицу.

— Ты — дура. Ты вздумала меня пугать. А надо — радоваться.

Она отшатнулась, но Сухан довольно резко вернул её в прежнее положение.

— Мясо, что из Марьяны летело, и кровь что лилась — не мои. Грех с души долой. Порадовала.

И снова наотмашь, уже другой рукой.

— И вообще — развеселила. Я ж теперь — идеальный любовник. Стоит-то как! Колокольня! Ну, ты видела. А всяких последствий… можно не опасаться. Теперь всё, что шевелится — моё. Спасибо тебе, Маранушка!

Она безвольно болталась в руках Сухана. Совершенно ошеломлённая. Совершенно неготовая к такой, абсолютно невозможной здесь, в «Святой Руси» точке зрения. Глупая богиня смерти! Сделать из недостатка — преимущество, из поражения — победу… «Смерть» против «мыши белой», выросшей в лабиринте… всегда выигрывает. Но — сильно потом.

В дверь внезапно заскочила девчушка. Одна из новых учениц Мары. Глянула на картинку: два голых мужика сидят на полу и мордуют голую хозяйку, взвыла и выскочила наружу. Жизнь продолжается. И мы — продолжим.

Первый вопрос: как поступить с этим женским вариантом Плутона?

— Сухан, отпусти её.

Мара отскочила в угол, начала судорожно поправлять платок, набрасывать платье, вытащила из закрутки на шее мой дрючок и, чуть было в сердцах, не запулила в стенку. Но одумалась. Мы с Суханом тоже занялись своей одеждой.

Мне было интересно: побежит она или нет? Похоже, было у неё такое желание. Но — превозмогла.

Дождавшись завершения моего туалета, она замедлено кувыркнулась на свои искорёженные растопыренные колени, и, чуть ли не прижимаясь к полу животом, выдала взвешенную, продуманную тираду:

— Господине! Зверь Лютый! Моя вина! Заигралась-недодумала! По древнему обычаю делала, как деды наши прадеды! А что ты — не тот, не такой — из ума вон. Прости вину мою! Не со злобы иль с небрежения — лишь по скудоумию да неразумению! Не отнимай имения моего! Оставь на веки вечные. Не держи на меня зла. Господине!

Плохо — я не вижу её лица. Но текст содержит кучу характерных деталей: нет обращения по имени, нет уменьшительных прозвищ типа «волчонок», нет светского титулования. Только «Господин» и «Зверь Лютый». Уровень «припадания» существенно выше обычного.