В Бирюк - Обязалово [СИ]

Да ладно, фиг с ней, с русской историей: такой детина не ретроспективно, а вполне сиюминутно мне просто головушку оторвёт! И ни в какой летописи об этом не напишут. По незначительности происшествия.

Выходим из конфликта аккуратненько. Противника отпустил, тот снова носом в грязь — на хорошо вывернутую ручку не враз-то обопрёшься.

А я назад, на пятки перекатился, штаны от грязи отряхнул. Штаны — насквозь мокрые. Хорошо, что только в коленях. Пока…

Парочка гридней кинулась пострадавшего поднимать. Тот матерится. Обещает глубокий и долгий интим. И мне, и усадьбе, и всей земле Смоленской. Горячится начал.

— Замолчь. Добрый муж, а отрок завалил. Уведите дурня.

Маноха своего человечка урезонил и стоит-разглядывает. Гурду Ивашкину и столетний Чарджин клинок. Ноготкову секиру, до блеска точенную — хоть зайчиков пускай. Подрагивающие в опущенных руках парные боевые топоры Чимахая. Совершенно не дрожащее остриё Сухановой рогатины, направленной Манохе в живот. Главного придурка в моём лице: распашоночка, безрукавочка, косыночка… И дрючок берёзовый в ручке тощенькой.

— Бить людей князя Володимирского — не хорошо.

— Так ведь и бояр смоленских по уху прикладывать — не по вежеству.

Мне против княжьего ближника рот раскрывать — не по чину. Но раз раскрываю — может, и вправду имею право? Я же вижу — он никак решиться не может. Был бы я просто русский человек — сказнили бы, забили бы до смерти. А вот боярин… враждебного князя в условиях неустойчивого перемирия… Повод для международного конфликта? А оно надо?

Он молчит — думает. Я не думаю — трясусь. Но тоже молчу.

В большом собрании — не во МХАТе — длинных пауз не бывает. Из боярского дома на крыльцо с криком выскакивает богато одетая женщина. Плат чёрный, золотом вышитый, чёрное платье, тоже с золотыми разводами. Руками машет — мало что радуга не играет — на каждом пальце по перстню.

И вот во всём этом убранстве она орёт матерно. На двух языках сразу. Причём на русском идёт часть содержательная:

— Да что бы я…! С этим… чудовищем…! С иродом, душегубом…! Под одной крышей…! Немедленно вон отсюда!

А на греческом параллельно идёт чуть другой текст.

Хорошо — Трифена как-то, сильно смущаясь, по моей просьбе составила словарик любимых выражений своего папашки. В основном — специфические термины православных монахов Каппадокии для описания сексуальной жизни вьючной скотины типа ишак турецкий. А то и не понял бы глубокого смысла столь эмоционального дамского монолога.

Гоголь в «Мёртвых душах» очень мило рассуждает об особенностях дамского двуязычия в среде российской аристократии 19 в.:

«Никогда не говорили они: „я высморкалась“, „я вспотела“, „я плюнула“, а говорили: „я облегчила себе нос“, „я обошлась посредством платка“. Ни в каком случае нельзя было сказать: „этот стакан или эта тарелка воняет“. И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо того: „этот стакан нехорошо ведет себя“ — или что-нибудь вроде этого. Чтоб еще более облагородить русский язык, половина почти слов была выброшена вовсе из разговора, и потому весьма часто было нужно прибегать к французскому языку, зато уж там, по-французски, другое дело: там позволялись такие слова, которые были гораздо пожестче упомянутых».

Закономерность весьма распространённая: мой «факеншит» — из той же серии.

Ещё один вариант этого же русского народного свойства — говорить гадости на иностранных языках — я увидел немедленно.

Следом за мадамой, матерящейся по-гречески, на крыльцо выскочил месьен, матерящийся по-тюркски.

Здесь, взамен ишаков, использовался крупный и мелкий рогатый скот. В русскоязычной части проскакивали:

— Паскудница… бесчестница… вертеп… стыд и позор… не потерплю… калёным железом!

Как я понимаю, стороны разошлись в оценке допустимости каких-то конкретных проявлений межполовых отношений.

Толпа народа, вываливаясь из всех подсобных помещений, густела, стягивалась к крыльцу. Для челяди господская свара — всегда бесплатный цирк.

Но не для всех: Маноха, уныло вздохнув, пошагал к крыльцу, отодвигая с дороги рябиновских — пришлые чувствовали его спиной и сами торопились отодвинуться. Предчувствие его не обмануло: мадама развернулась лицом ко двору и возопила:

— Маноха! Живорез-кишкодрал! А, вот ты где! Признавайся, сатанинское отродье, что ты с моим лютнистом сделал?!

Маноха, кажется, открыл рот, но «тюркский месьен» перехватил нить повествования:

— Молчать! Что я велел — то и сделал! Развела, понимаешь, непотребство! Бога забыла! Песен бесовских захотелось! Хрен тебе, а не музыканта!

Баба воткнула руки в боки и заорала навстречу:

— Ты ещё меня добронравию учить будешь! Об твоих пьянках-гулянках вся Русь гудом гудит! А уж о прочих безобразиях… К-козёл б-бешеный!

Мои люди уже убрали клинки, вместе с недавними противниками протолкались на лучшие зрительские места поближе к крыльцу. Я толкнул локтем одного из суздальских:

— Слышь, а кто это?

Гридень сперва отмахнулся, но, видимо вспомнив мою манеру укладывать «добрых мужей» лицом в грязь, снизошёл:

— Госпожа — Великая Княгиня Киевская Ольга Иоановна, сестра басилевса ромейского Мануила, вдова Великого Князя Юрия Владимировича, по прозванию Долгорукий. Спорит она со своим пасынком, с господином нашим — князем Володимерским Андреем Юрьевичем, по прозванию Боголюбский.

Охренеть! Это вот этот мужик — Боголюбский?! Которого здесь то «Китаем» называют, то просто — «Бешеным»? От которого в моей России столько всякого чего осталось?! Включая и Москву, и, собственно, Россию?!

После того, как Долгорукий казнил в Кучково на Москве-реке Степана Кучку, сыновья-кучковичи перебрались в Суздаль, а владение пошло приданым дочери казнённого, Улиты, ставшей женой Андрея. Так это поселение попало в число семейных поместий долгоручичей. Именно Андрей, ещё при жизни отца велел выкопать там ров и отсыпать валы, превратив селение в город.

Став Великим Князем Киевским, Андрей совершил невозможное, прежде невиданное — уехал из Киева во Владимир, перенёс туда, в Залесье, столицу древнерусского государства. Оказалось, что можно быть «государем всея Руси» и не быть киевлянином по месту жительства.

Ключевский:

«В лице князя Андрея великоросс впервые выступал на историческую сцену, и это выступление нельзя признать удачным».

Это вот тот самый русский «первый блин», который «комом»?

Татищев так описывает внешность и характер Андрея:

«Сей князь роста был не вельми великого (172,6 см — авт.), но широк плечами и крепок, яко лук едва кто подтянуть мог, лицом красен, волосы кудрявы, мужественен был в брани, любитель правды, храбрости его ради все князья его боялись и почитали, хотя часто и с женами и дружиной веселился, но жены и вино им не обладали. Он всегда к расправе и распорядку был готов, для того мало спал, но много книг читал, и в советах и в расправе земской с вельможи упражнялся, и детей своих прилежно тому учил, сказуя им, что честь и польза состоит в правосудии, расправе и храбрости».