В Бирюк - Волчата [СИ]

Все восемь русских князей и галицкий воевода начинают дружно изображать чайники: свистят, шипят и кипятком плюются.

Тут же обнаруживается, что сверху плеваться значительно удобнее — дальше летит: начинают плеваться коваными стрелами крепостные арбалеты. Которые наводятся на всё красное. Красного цвета княжеский плащ — корзно.

Пять недель осады. «Окольный город» — взят и сожжён. Детинец — полностью выгорел изнутри. Голые закопчённые дубовые стены и башни. Мёртвые, которых хоронят во дворах и на улицах. Помощи ждать неоткуда: единственная надежда — дядя Изя — убежал в Степь. Остаётся только геройски погибнуть.

«Это» — в данном случае — право именно Магогу быть именно Вщижским князем, а не — «какой удел на Руси даден будет».

Но… Чу! А кто это зимой сватался? А к кому? А почему не обмыли?

С Болвы у Брянска в Десну вываливается суздальская лодейная рать.

— Суздальцы?! Война?! Андрей Боголюбский в поход на нас идёт? Счас Ростика с Киева вызовем!

— Да вы цо? Да мы ж ни цо! Кака така война? И Великого Князя зря беспокоить не надо. У нас цисто-благородно — свадебный поезд. С охраной. Мы зенитьца пришли. Сицкари мы сицкие. C ростовскими и муромскими полками. А вы цего тута собралися? Зениха нашего обизать?

Боголюбский очень не хочет начинать войну со всей остальной Русью. Даже сам не пошёл дочку замуж выдавать — послал старшего сына. Тоже мальчишка совсем. Если что — извинимся и по попке накажем. И никаких ратей — просто мирные поезжане с пристойной охраной.

Но Андрей Боголюбский очень хочет иметь союзника на Десне. Потому что это — прямой ход к Киеву.

Пять недель осады — это и для осаждающих… напряжно. Округа на двадцать вёрст разграблена, выжжена и загажена. А тут ещё эти у Брянска. Обратную дорогу перекрыли. Если суздальцы ударят в спину… Нас-то, конечно, много, но…

Свояк кипит:

— Наказать урода по-взрослому!

Но князей — восемь. Свояк, конечно, старший. Но — «один из». У остальных и другие важные дела вдруг обнаружились.

Тут снизу прибегает лодейка. Вся из себя изукрашенная. Из неё вылазит здоровый бородатый мужик. Тоже весь… изукрашенный. И сразу толкает речугу. На непонятном языке, но, явно, тоже… изукрашенную. Интонационно и пантомимически.

— Эт… это что?!

— Это новый митрополит Киевский, владыко Фёдор. Из Царьграда.

— Вот так прямиком?!

— Не. Уже с Киева. Мирить князей приехал.

Константинопольский патриархат пытается закончить с русским расколом. Ищет примирения. А Ростик присланного «примирителя» использует… утилитарно:

— Примири-ка там, на Десне, князей русских. Посмотрим — каков ты в деле.

«Ребята! Давайте жить дружно!» — провозглашает новый предстоятель русской православной церкви гениальную мысль от кота Леопольда. И все соглашаются. Чай, князья русские, а не мышки какие.

Магог отказывается от верности старшему в роде, от присяги своему дяде, предаёт исконно-посконные отношения родственности-подчинённости. Говорит положенные слова:

«…и на том целова хрест Володимерич к Святославу, яко имети ему (Магогу — авт.) его в отца место и во всей воли его (Свояка — авт.) ему ходити».

Свояк принимает положенную вассальную клятву, благословляет молодых, за неимением других старших родственников жениха, произносит приличные случаю слова…

«Неположенные» и «неприличные» негромко произносит галицкий воевода с «конским» именем — Конятин Спрославич. Который, зная истеричный характер своего князя, ожидает для себя крупных неприятностей.

Свадебка прошла… существенно. Магог, как большой, пил из отцовской чашки. Погуляли хорошо. Так хорошо, что эта чаша, с надписью по ободку:

«А это чара Володимера Давыдовича. Кто из неё пьёт, тому на здоровье, а хвалит пусть Бога и своего господаря великого князя»

— и в 21 в. хранится в Эрмитаже. Такой… тазик серебряный.

Все пьют и гуляют, клянутся в любви и дружбе и расходятся по домам.

Кстати о домах. Для молодой жены Магог спешно строит в детинце новый дом. Двухэтажный, с крышей из листовой меди, с тремя печками с высоченными дымоходами. Довольно редкий случай: печки «по-белому».

Позже, когда детинец будет застраиваться полностью, похожие, очень высокие дымоходы, будут поставлены и в домах у челяди.

Всем хорошо. Кроме Изи.

И это всем плохо: пока Изя не успокоится — никому на Руси покоя не будет.

Ивашко зевает, уже глубокая ночь. Надо отпустить нашего возницу спать. На свою беду мне на глаза попадается слегка поддатый после торговых переговоров Николашка. Ну тебе-то, главный купецкий приказчик, спать не обязательно.

— Николай, а что это говорят, что здешние «магоги» всю осень котлован рыли? Для каких-то масонов из Владимира? Не знаешь?

— Как это не знаю?! Да я тут всё знаю! И про яму эту знаю! В кунах могу сказать — кто сколь чего… наварил. И про масонов — всё знаю!

— Что, и поимённо назвать можешь?

Типа старого анекдота про вступительные экзамены на исторический:

«— Каковы потери Советского Союза в Великой Отечественной войне?

— Двадцать пять миллионов человек.

— А поимённо?»

Николай ошалело смотрит на меня. Как та абитура на экзаменатора.

— Не, поимённо — не знаю. У них имена такие… Хрен запомнишь. Немчура — одно слово.

— Тогда давай чохом, без имён-отчеств.

Николай усаживается рядом, тоскливо вздыхает, не найдя в поле зрения ёмкости с бражкой, и сходу выдаёт мне одну из загадок «святорусской истории».

Прикиньте: где — Швабия, а где — Суздальское Ополье. Но факт: Андрей Боголюбский, Князь Суздальский, и Фридрих Барбаросса, Император Германский — лично друзья.

Почему — не понятно. Дружба между правителями — явление вообще редкое. У этих, конкретно, персонажей не было главной причины дружбы венценосных особ — «против кого». Не было каких-то общих злобных сильных врагов, не было общих постоянно актуальных «жизненных» интересов.

Иногда такая дружба возникает как результат длительного общения или общих детских переживаний. Как было у Темуджина и Джамухи, когда они детьми клялись друг другу в верности и называли себя побратимами на льду Керулена.

Но Барбаросса и Боголюбский никогда лично не встречались. И если Барбаросса описывается современниками как символ рыцарства, чести, государственной мудрости, человеческой открытости, то Боголюбский, с его бешеным и скандальным характером, вообще не умел дружить.

Есть, кажется, только один человек, который может связывать эти две выдающиеся личности Средневековья. Человек, которого Андрей Юрьевич Боголюбский пытался убить. В свои ещё детские годы. Пытался, но не сумел и сам чудом жив остался. Исключительно благодаря своему коню.