В Бирюк - Волчата [СИ]

Фраза корявая, ну и фиг с ней.

А вот то, что я просто чего-то не пойму из сказанного, не пойму даже чего спросить-уточнить надо — это я уже знаю. И мне не в лом прибрать своё самолюбие «эксперта по сложным системам» и гордость «представителя всего прогрессивного человечества». Потому что здесь это — глупость. От такого — здесь быстро в землю закапывают.

Я, конечно, дурак. Но я уже — умный дурак. Я уже про свою дурость знаю и могу хоть как-то, в меру осознания собственной глупости, учитывать персональную «недогоняльность» в своей деятельности.

— Стоп, Борзята. Сейчас люди мои подойдут. Вот им всем и расскажешь.

— Да я и тебе одному про дело наше говорить не должен! Да про это…

— И не говори. Или говори, но — всем. А мне, недорослю, твоих тайн не надобно. Сам их расхлёбывай.

Меня уже пытались развернуть «честью» — не по годам, выпивкой — «как большому». Теперь вот — секретами «только для взрослых». Опять — «дети до 16-ти»? Или, там, «18+»?

Только лет-то мне по уму поболее, чем вам. Мне эта морковка — «как мужу доброму» — уже не сладка. Я могу спокойно принять, что у меня вокруг куча ловушек, которых я просто не вижу. По своему попаданству. Или, там, «неместности». Так что — «только в присутствии моего юриста». За неимением оного — моих «мужей добрых».

Борзята гоняет желваки. Как мент при упоминании адвоката. Наезжать на сопляка или на равного профи — две большие разницы. Ну, так как, дядя, будем нагибаться? По моему — петь будешь? Или мы с утра разворачиваемся? На разгрузочно-погрузочные операции в «районе активных боевых действий» мы не подряжались.

Оп-па! Третья производная пошла! Сначала ведёшь себя как дурак, думая, что ты умный. Потом понимаешь, что ты дурак, и становишься умным дураком. Потом становишься настолько умным, что ведёшь себя так, чтобы выглядеть как полный идиот.

Как сказала одна умная женщина: «Перекрасилась в блондинку, и жизнь сразу стала легче».

Думать же ж надо, блин! Последствия, разъедрить их кочерыжкой, предусматривать! Вот я нагну Борзяту. Деваться ему некуда: без моих людей он дела не сделает. Вот он нам всем — все тайны расскажет. Мы дело сделаем и назад вернёмся. Обеспечить конфиденциальность при таком множестве информированных… «То, что знает двое — знает и свинья». Решение очевидное: сократить количество «знатоков» до… до нуля. Похоже, нас в это дело поэтому и втянули: чужих убивать легче, среди своих меньше звона будет.

Среди кого — «своих»?

Если тайна княжеского уровня, то на нулевую зачистку — ресурсов хватит. Пришлют тупо два десятка гридней, всех порежут. Это — если много народа в курсе. А вот если один плешивенький недоросль… Мужичишка какой с ножичком мимо пройдёт, добрый молодец кистенёчком ненароком махнёт… Вполне достаточно для «одного сопляка… умиротворить». Чтобы шуму не было, чтобы вопросов лишних не возникало.

Одного тараканчика можно и тапком хлопнуть. На толпу пришлют асфальтовый каток.

В одиночку, против охотников только на меня одного, у меня есть шанс вывернуться. Моих же ближников на помощь позвать. И иметь люфт во времени для следующего своего хода. А вот если изначально наедут на всю мою команду, то… передавят как курей.

Итого: Борзята должен думать, что мои люди — телки безмозглые, неинтересные, ничего не знающие. А уж что и когда я им расскажу — моё дело.

Что больше: риск собственной глупости или риск последующей тотальной зачистки? Льщу себя необоснованной надеждой, что первый — меньше. Тогда — мне кланяться.

— Ладно, Борзята. Не гоняй желваки — зубы выкрошишь. Так уж и быть — послушаю я твои сказки-выдумки. Так зачем мы туда прёмся? Чего такого ради — мне людей своих под мечи подставлять?

— То-то. А то — «сам расхлёбывай». Соплёй перебить можно, а гонору-то…

— Борзята. Давай короче. Мы на войну не нанимались. Сейчас отдохнём да назад пойдём. У меня и в Пердуновке дел выше крыши.

— Ишь ты, деловой какой… Значит так, слушай да на ус наматывай. Дело, по которому мы посланы — есть дело тайное. Особо тайное — княжеское. Ныне, когда поганые под Чернигов пришли, полагаю надобным об этом деле рассказать. Чтобы знал — чего ради головами рисковать придётся. Но прежде приму от тебя присягу, что никому о том деле сказывать не будешь, всякое слово моё исполнишь и, ежели кто из нас раненый будет, то не бросишь и до Смоленска довезёшь. И на том крест мне целуй.

Пауза.

А в задницу тебя поцеловать не надо?

— Нет.

Плевок. Борзяте в морду. Однословный отказ — не ответ. Это уже не мнение о предложении. Это — оценка самого предлагателя. Оценка — ниже плинтуса.

Ты, дядя, меня госсекретами приманивать собрался?! А что такое «первый отдел», и какие из этого проистекают разнообразные помехи личной жизни — не знаешь? А я — знаю. И ваших недо-парижских тайн псевдо-мадридского двора мне не надобно. Нафиг-нафиг!

Мне этот поход как Олимпийские игры: «не важен результат — важно участие». Аким слово дал, я сбегал. А что там, как… Сделали — не сделали… Форс-мажор, поганые пришли.

Мне бы хоть одного половца живьём увидеть… И, идеально, чтобы кого-нибудь из моих ранило. Пролитая кровь — лучший аргумент. Но не сильно. И до золотишка своего добраться бы. И не зависнуть здесь до ледохода. И опасно загонять крысу в угол, если нет топора в руках.

Мда… требуется консенсус. На моих условиях, конечно.

— Болтать — не буду. И своих — не брошу. Это всё, Борзята, что я тебе могу обещать. И слово моё, как сказано сыном божьим: «не клянитесь и пусть будет ваше „да“ — да, а „нет“ — нет». Выше Христа я прыгать не буду. Решай.

Мне даже жалко его стало. Дядя — жизнь в службе, привык к стандартному набору притопов-прихлопов, чинов — почитанию, крестов — целованию, подчинённых — подчинению. А тут… да ещё и сопляк.

Но Борзята — реалист. Посопел, собрался с силами, хлебнул бражки.

— Ну, тогда слушай. Только чур — никому.

Ещё одна «княжеская история». Но уже не из Черниговских, а из Смоленских.

Ростик и его сыновья. Конкретно: заморочки второго сына, Святослава, который крещён Иваном, который Ропак. Прозвище у него такое.

«Ропак» означает «громоздкая льдина, ледяная гора». Ещё так называют ледяные торосы, льдину, вмёрзшую ребром. Или — маленького тюленёнка, который охотно лежит на льду.

Святослав родился зимой, поэтому, наверное, и тюленёнок. Или потому что в детстве был увальнем. Но и оба других смысла прозвища ему впору: и ростом велик, и лицом бел. И — упрям, своеволен. Говорят же: «по ропакам тяжко ехать». По нему — не наездишься.

Интересно смотреть, как проявляется в сыновьях набор душевных качеств, доставшихся им от отца.

То, что у Ростика собиралось гармонически, сцеплялось друг с другом, как шестерёнки в исправном часовом механизме, то в сыновьях как-то перекашивает. Что-то одно — выпирает и подавляет другое.