В Бирюк - Волчата [СИ]

В двух сотнях вёрст к западу от меня на ту же Большую Медведицу над той же Десной смотрел другой человек. Тоже — в крайнем раздражении.

Хан Боняк сидел на скамеечке в чудом уцелевшем подворье на берегу речки Стрижень, разглядывал смутно проступающие в темноте очертания восточных ворот Чернигова, вспоминал сегодняшний княжеский совет, злился и думал.

Что у землеедов хорошо — дома. Душно, темно, тесно. Но — тепло. А в юрте зимой, что, лучше? Тоже — и душно, и темно. А уж как тесно! А чуть какая-нибудь бестолочь или там, из слуг кто, особо рьяный в части «господину услужить», кинется за чем-нибудь — сразу сквозняк. Чуть свету, чуть воздуха — сразу холодно. Дети, бабы, прислуга… Все кашляют, сморкаются…

Очаг дымит. А что ему делать, если эти дуры опять сырой кизяк положили? А хоть и не дуры — где в оттепель взять сухого кизяка? Вонища. Каждую оттепель, каждую весну — вонища. Аж глаза режет. Ну, глаза можно закрыть. Лежи себе спокойно. Как покойник. А нос? И нос можно. Можно ртом дышать. «Дышите ротом». Только вся эта дрянь прямо туда, прямо в грудь. Кашель бить начинает. Аж до слёз.

А какой может быть хан, если он плачет? Это землееды плачут по любому поводу. То по детям, то по родителям. То от горя, то от радости. По богу своему просто умываются слезами. А вот мы, кыпчаки, не плачем. Это бабское занятие — слезы лить. Мужское дело — лить кровь. Хан Тенгри дал нам сабли, чтобы мы делали настоящее мужское дело. Вот мы их взяли и пришли сюда. А тут… тут одни сопли.

Сегодня большой совет был. Княжеский. Хороший дом себе выбрал князь Изя. Высокий, тёплый. Почему мы его не сожгли раньше — не пойму. И это всё, что у Изи есть хорошего. Сам дурак. Старый дурак Боняк Бонякович. Внук великого Боняка Серого Волка. Глупый хан Боня. Хоть и из царского рода Элдори. А кто сказал, что в царском роду рождаются только умные? И среди царей бараны бывают. Вот, сижу как баран. Пью горячий чай из фарфоровой пиалы. И понимаю: сам дурак, сам сюда пришёл, сам горло под нож подставил.

Не только своё. Восемь сотен привёл сюда из своих становищ. Восемь сотен моих людей! Охо-хо. «Под нож» — это ещё хорошо. Это быстро. Это жар, страсть, бой. А здесь… Здесь будет джут — голодовка, бескормица, слабость. Мои люди, люди Серого Волка, ослабеют, будут есть своих коней, будут грызть друг друга, будут падать от бессилия. А потом оттуда, из Чернигова, вылезут землееды. Или снова подойдут полки с Киева. Станут степные багатуры русской травой.

Плохо. Надо уходить. Нельзя. Ещё хуже будет. А ведь чуял — не будет удачи, нельзя идти. И не идти нельзя — порвут.

А всё Конча. Сопляк, юнец, выкидыш грузинский. Но вот — всех построил. Заманил, запутал, глаза отвёл. Да что глаза — голова пухнет от его хитростей. Моя голова! Лучшая голова в Степи. Седая голова Серого Волка.

Гадёныш. Сидит-улыбается. Образец воспитанности. Молодой хан с глубоким почтением выслушивает слова умудрённого и убелённого сединами старшего товарища. Прямо зови сына и показывай: «Вот так должно вести себя приличному юноше из благородного семейства».

Я с собой сына Алтана в поход взял. Думал, будет помощником. Потом наследником станет, орду водить будет. А Алтан вот этому… отродью горных булыжников… в рот смотрит. Не он один. Вся молодёжь во всех отрядах на Кончу мало не молятся. «Конча — то сказал, Конча — то сделал. Хан Кончак велел…».

Убью наглецов! Какой он хан! Так, подханок. Наглый, хитрый, злобный. Улыбка как у змеи ядовитой. Задавить бы. Сапогом. Нельзя — внук великого Шарук-хана, сын Атрака.

О Шарукане в Степи песни поют. О его походах, о его победах. Даже бегство его из Степи — и то сказители воспевают. За что?! Он же сбежал! Он же нашу землю бросил! Степь, которую сам Хан Тенгри дал своим детям!

Кха! Они нас кочевниками называют. Землееды. Говорят: у нас нет своей земли. Дурни безмозглые. Кыпчак не может уйти из своей степи. Невозможно. Можно поменять степь ковыльную на степь полынную. Плохо. Скот и люди будут болеть. Но — можно. И — всё. Вся наша свобода кочёвки.

Вот землееды — настоящие перекати-поле. Они могут везде жить. И в Степи, и в горах, и в лесу. И в болотах. Сколько местных, Черниговских, вверх по Десне ушли! В леса ушли, в болота. От нас ушли. Убытки ходячие. А что им? Сменят здешние лиственные леса на северные сосновые. Выжгут. Раскорчуют. Там жить будут. Как черепашка — тащит с собой свой домик. Где еда, там и встала. Хоть под кустом. А нам, кыпчакам, под кустом плохо, нам небо нужно. Большое. От края до края. Чтоб ничто не загораживало. Нам Степь нужна.

Шарукан бросил Степь. Предал. Сбежал от русских мечей. И на бегстве, предательстве своём — поднялся. Многие слабые с ним побежали. Он их всех под свою руку подгрёб. И там, в Грузии, прижал. А чего не прижать? Грузинам, Давиду-строителю, с одной головой половецкой говорить легче. Места чужие, незнакомые — свои к своим так и жмутся. Опять же — сельджуки. Ведь кыпчаков не к дастархану позвали — на войну. На войне одна голова нужна. Шаруканья. Шакал шелудивый.

И сынок его, Атрак, тоже красиво сыграл. Тоже про него песни поют. Про то, как позвал брат Сырчан брата Атрака назад в Степь. А Атрак гонца слушает и отказывается. Пока не достал гонец из-за пазухи кустик полыни. Нюхнул Атрак и заплакал. Говорят: от воспоминаний о Родине. А я так думаю, что если клок травы из-за пазухи нашего сеунчея после месяца гоньбы достать и хоть какому старому ишаку под нос сунуть, то и тот заплачет. Глаза-то режет.

Ушёл Атрак из Грузии. Вовремя ушёл. После Давида-строителя Грузией правил его сын Деметре. Дочку Расудан за Изю Волынского замуж выдал. И надорвался. Оба. Изе — дочка Деметра предел положила. Говорят, горячая девочка была. Самого Деметре — сын Давид успокоил. Постриг папашку в монахи и сам царём уселся.

А вот о брате своём подзабыл. А братец, Георгием зовут, ничего не позабыл. И насчёт ядов — тоже. Братца Давида — похоронил. Папашку из монастыря — вернул. Куда надо — водрузил, сам править стал. Одна беда: у Георгия сыновей нет. Ближайший мальчик-наследник — сын отравленного брата. Дочка только есть, Тамар зовут. Кха! Царевна может стать царицей, но не царём. И Атрак людей своих увёл. От будушей замятни.

Атрак ушёл, людей увёл, барахло увёз. Но главное — притащил в Степь своего сыночка Кончу. Конча-хан. Хан Кончак. Тьфу!

Говорят, когда Атрак решил уходить из Грузии, Конча перед ним по полу катался, кричал: «Не пойду! Не хочу!». Любимый сын. Я бы такого просто выпорол, чтобы знал как отцу перечить. А, что взять — ребёнок до четырёх лет растёт среди женщин. А какие там женщины? — грузинки. Чему эти землеедки могут научить ребёнка? Конча даже языка нашего не знал — только на языке рабынь разговаривал.