В Бирюк - Волчата [СИ]

Снова собрались, тронулись. Мой зверинец вырубился сразу. За спиной сопят в четыре носа.

Пустынная дорога наводит на размышления. Я всё пытался понять: почему я так вляпался? Где — мои ошибки, а где — необоримые обстоятельства. Получалось странно: в этой авантюрной истории не было «голых» случайностей. В том смысле, что случайность — проявление закономерности.

Я закономерно попал в этот поход, закономерно полез в район боевых действий, закономерно попал под половцев. И выбрался — тоже. Закономерно попал в полон и, более-менее обосновано, выбрался. Что Алу знает русский — моя удача. Но другого его отец с таким заданием и не послал бы: надо же у местных спрашивать. Что у князь-волков умерла волчица… они же, в конце концов, все вымерли — закономерность. Что волчицы рожают в феврале — закономерно. Что роды часто приводят к смерти…

Как-то ни особого «Счастливого случая», ни наоборот, внезапного «Ногу свело» — не наблюдается. Флуктуации в пределах дисперсии. Что успокаивает. Как-то я к внезапным удачам… подозрительно. За всё в жизни приходится платить. Грубо говоря, если вас вдруг поцеловала Анжелика Джоли, то ждите — скоро придёт геморрой.

Я ещё не знал, что три моих огромных удачи сопят у меня за спиной. А уж сколько «геморроев» от них будет! Кто сейчас не знает имя Курта Вольфсона? Его бездонные синие глаза и бесшабашная улыбка сокрушили сердца многих женщин, а волчье чутьё — множество армий и крепостей. Но мало кто знает, что он не «сын волка», а — брат. Молочный брат моего первого курта. Поэтому и прозвище такое взял. Понятно, что он ничего не помнил из этого эпизода, когда их обоих выкармливала его мать. Но мальчишке всю жизнь говорили: «ты — брат князь-волка». Мальчишка рос и пытался стать похожим на своего могучего брата. Простой смердёныш, «русское мясо». А я только чуть-чуть помог. Просто пути приоткрыл. Во славу народу русскому и племени волков серебряных.

Вот, прозывают меня «Зверем Лютым». Только что же за волк, который стаю себе не соберёт? Не подымет волчат несмышлёных, не вырастит их по образу и подобию своему? Своему уму-разуму не научит? Так и я — ростил таких, «кто жить не трусит». Хоть и не кровные, а мои. Потому и зовут ныне на Руси сирот Всеволжских по имени моему — Иванычами.

К ночи сунулись на постой в деревушку. А там воинский отряд. Человек двадцать конных, оружных. Недавно были в бою: доспехи кое у кого посечены, повязки видно. И пять-шесть саней с раненными. Двоих умерших они как раз хоронили. Без отпевания — попа-то нет. Я старался сильно не отсвечивать, вот только новых приключений по дороге мне не хватает. Да и вообще — с моим выводком… Но у них поминки невеликие происходят, они сами спрашивать начали. Типа:

— Лысый, пить будешь? А баба?

Тут-то до меня дошло, что прихваченная мною женщина — немая! Целый день рядом с человеком провёл, скулёж её слушал, а что она говорить не может — только к ночи понял. «Обсвяторуссился». Что баба молчит — воспринимаю как должное. Невнимателен к людям становлюсь. Это я-то, который женщин всегда прежде мужчин и автомобилей замечал!

Обнаруженный факт был мною немедленно использован. Для увеличения собственной свободы в части ответов на вопросы. Нет, я никогда не вру! Лжа мне заборонена! Дар самой Пресвятой Девы! Но… мою правду понять…

— И куда ж ты правишь, отроче?

— Дык… к Трубчевску. Деревенька наша в той стороне.

Вот те крест святой! Пердуновка моя именно в той стороне. За Трубчевском ещё с полтыщи вёрст.

— А это у тебя что за щеня такое? Экое уродище. Головища-та вона кака! Выкинь чудище в прорубь.

— Дык… эта… в лесу подобрал. Батяне отвезу. Он всякие редкости любит. Может, таку голову и на ворота прибьёт.

Чисто честно. Как на духу! Волчонок точно из леса. Как до дома доберусь — Акиму покажу. А что вы, дяденьки, сказок Андерсена не читали — так это ваша проблема. Не всем дано разглядеть в «гадком утёнке» будущего лебедя.

Сперва они меня поспрашивали, потом я их послушал. Отряд из Киева. Не из княжеских гридней, а сборный из боярских дружин. Ещё осенью был послан в Стародуб для контроля ситуации на одном из возможных направлений вторжения.

От Новгород-Северского к Стародубу есть приличная дорога — на этих путях ещё Мономах половцев бил. А дальше половецкая конница с Изей Давайдовичем во главе могла появиться уже на среднем течении Сожа. Выкатиться к Гомелю. Это тоже традиционные Черниговские владения. Но после свержения Изи они перешли к Смоленскому княжеству. Да и до собственно Смоленских земель там недалеко.

То, что Ростик свои владения от войн и разорения бережёт — я уже…

В первых числах февраля, когда стало ясно, что Изя с половцами снова застрял под Черниговом, отряд выдвинулся ближе к противнику, к Седятину. И «лоб в лоб» нарвался на многочисленный половецкий отряд. То-то я видел повязки у половцев перед своей дуэлью с толстяком. Седятин уже закрылся, «сел в осаду». Потеряв половину людей, гридни смогли оторваться от преследования и двинуться к Новгород-Северскому. Оттуда легче добраться до Киева: отряд частью состоял из дружинников смоленских бояр, перебравшихся вместе с Ростиком в столицу, частью — из дружинников бояр киевских.

Нормальные мужи и отроки. Уставшие, пораненные, битые. Я им не интересен. Если не нарываться — вреда от них не будет. А польза — может быть. Места глухие и идти вместе с воинским отрядом… безопаснее. Конечно, шашечку — прибрать, кольчужкой — не светить, волчонка… перевести на коровье молоко. Но когда местный крестьянин отказался дать моей кляче зерна даже за куну, то один из гридней приложил жадюгу по уху. Чтоб не орал так мерзко рядом с раненой больной головой.

Не скажу за голову, но кобыле помогло.

Поутру пристроились им в хвост. В свою колонну они не взяли, но я и не просился — лишь бы в пределах прямой видимости-слышимости. Как-то у нас всё устаканилось. Горшок с толстыми стенками я на постое спёр — теперь тёплое молоко постоянно. Ещё в санях лепёшки нашлись — утром разогрел, в тряпки завернул. Пассажиры у меня — сытые, кляча — отдохнувшая. Трёхаем помаленьку.

Мелочь одна беспокоит. Когда гридни свои возы выводили, на одних санях разглядел раненого мужика. Лицо знакомым показалось. Не могу вспомнить где я его видел. Может, ещё в прошлой жизни? Где-то я его видел… Не такого осунувшегося, замученного, почерневшего… И костюмчик на нем был другой… И смотрел я на него не сверху вниз, на лежащего, а наоборот… И было это не туманным холодным утром в глухих черниговских лесах, а на каком-то корпоративе… Или — на банкете… Или…

Факеншит!

Банкет назывался «свадьба киевского боярина Хотенея Ратиборовича с дочкой смоленского боярина, великокняжеского ближника Гордея».