Марк Лоуренс - Убить одним словом [litres]

Мать удалилась. Я подождал, пока не утихли ее шаги по лестнице.

– Квантовую механику. – Я поднял в воздух книгу.

– Клево. – Миа села на постель. Ближе, чем друзья обычно садятся рядом с друзьями. Она пахла эфирным маслом пачули. Мне это нравилось.

– О чем же это?

– Ну… Обо всем, в общем-то. Это наиболее точное и полное описание вселенной, которое когда-либо существовало. А еще оно полностью чокнутое. – Я замялся. Я был уверен, что это не то, о чем надо было говорить, когда девушка приходит в гости.

– Еще более чокнутое, чем общая теория относительности? – Миа выхватила книгу из моей мертвой хватки. – Парадокс близнецов сложно переплюнуть.

Я вздохнул с облегчением. Она была одной из наших! Волшебная сила «Подземелий и драконов» притягивала людей, которые знают, как устроен мир. Какое уж теперь дело до вопросов, потерявших свою актуальность.

– Еще более странное. – Миа была права, парадокс близнецов было сложно переплюнуть. Когда Эйнштейн продемонстрировал миру, что время сделано из резины и что для одного человека оно может растягиваться, а для другого сжиматься, вплоть до того, что между ними возникнет разница в несколько лет… это было весьма странно. Но даже Эйнштейна поставила в тупик космическая странность, которую представляет собой квантовая механика.

– Я читал про многомировую интерпретацию.

Миа потянулась к коробке шоколадных конфет.

– Продолжай.

– Ну, в общем, квантовая механика – это одно сплошное сумасбродство, но каждое ее предположение сбывается с точностью до стольких знаков после запятой, сколько мы в силах вообразить. Огромное количество наших технологий основано на ней. Следовательно, нам нужно лишь проглотить это безумие.

– Именно. – Миа отправила в рот шоколадку и протянула мне коробку.

– Помогает с этим справиться то, что можно управлять сумасшествием происходящего в зависимости от того, как ты интерпретируешь теорию. Ни одно из предположений не меняется, и сумасшествие не пропадает: просто принять это безумие – это что-то вроде платы на входе в этот мир.

– И множество миров – это один из вариантов цены? Что это означает? – Она откусила половину глазури от второй капли своими маленькими белыми зубами, обнажив орех.

– Это применяется каждый раз, когда делается любой выбор. Причем не только когда ты выбираешь, скажем, остаться дома или пойти погулять, но на самом деле выбор делается всякий раз, когда есть множество вариантов исхода. И теория утверждает, что каждый раз, когда выбор сделан, вселенная расщепляется, и возникают новые вселенные, в которых происходит каждый из вероятных исходов. И эти вселенные продолжают существовать и жить своей жизнью вечно, больше никогда не пересекаясь. – Я набросал дерево в лежавшем рядом блокноте, объясняя попутно, что дерево – это наша временная линия и что в основе каждого разветвления лежит принятое решение, расщепляющее вселенную на множество новых временных линий. В мельчайших мелочах скрываются все возможные исходы, величайшее множество исходов будет расщеплено вновь новыми выборами.

– По сути, все мы – хитросплетение бесконечных исходов.

– Ух ты. – Она облизала пальцы.

– Ага. – Я оторвал взгляд от ее красных губ и попытался вернуться к ходу своих мыслей. – Например, существует вселенная, в которой Ник Хэйс всегда выбрасывает единицу на игральной кости. И триллион других, где этого не происходит. В этой единственной вселенной он, вероятно, знаменит, и его приглашают на телевидение. Но суть в том, что это всего лишь стечение вероятностей. Каждый раз, когда он подбрасывает шестигранный кубик, у него одна и та же вероятность получить единицу или любое другое число, и в пяти из шести разветвляющихся вселенных телеведущие моргают, и Ник говорит: «Но… это всегда работает… Я не понимаю…» Но в одной вселенной из шести у Ника выпадает заветная единица, и весь мир считает, что это трюк или магия.

– Ответственно заявляю, что это безумие, – кивнула Миа. – Поэтому… в одной из вселенных один из моих лотерейных билетов выиграет завтра сто тысяч фунтов?

– Ага. Вообще-то будет существовать вселенная, в которой все твои лотерейные билеты выиграют завтра приз… а саму тебя убьет упавшим на голову метеоритом.

Я даже не заметил, как мать вошла с напитками. Мы уже час, наверное, болтали или больше. Меня не волновало то, что Миа, скорее всего, пришла из жалости и что, если бы я не умирал от лейкемии, она бы на милю ко мне не приблизилась без Элтона или Джона под ручкой. Мне просто нравилось проводить с ней время.

– Пора мне. – Миа посмотрела на свои наручные часы и сдвинула челку с глаз. Она посмотрела на дверь в спальню, которую мать преднамеренно оставила распахнутой.

– Я… эм… у меня кое-что еще для тебя есть, – сказала она очень тихо и положила между нами маленький черный прямоугольник, завернутый в липкую пленку. Поначалу я подумал, что это какая-то странная шоколадная плитка.

– Это, типа, должно тебе помочь от боли и тошноты. – Она закусила губу. – Я читала об этом.

Я не был уверен на сто процентов, но, кажется, это был гашиш, и довольно большое количество.

– Я… Спасибо. Но я не…

– Я знаю, что ты не куришь, – улыбнулась она. – Тем не менее ты притворился лучше, чем Джон! – Ее улыбка стала еще шире. – Но его можно жевать. Не больше, чем столько. – Она показала ноготь своего мизинца. – Я просто подумала, что тебе может это помочь.

Я посмотрел на прямоугольник и прикрыл его рукой, когда она убрала свою.

– Спасибо.

– Без проблем. – Она встала и перед уходом стянула еще одну шоколадку. – До субботы. – Она остановилась на пороге. – Или мы все придем сюда.

В субботу я все-таки добрался до дома Саймона. Мать меня подвезла, что было с ее стороны очень мило, потому что я сомневаюсь, что смог бы дойти пешком. Мой третий сеанс химиотерапии оказался тяжелым. Гашиш помог, хотя из-за него матери казалось, что мне хуже, чем на самом деле. Еще из-за него мне стало сложнее концентрироваться на учебниках по квантовой механике, так что я принимал самый минимум, который позволял мне приподняться с самого дна и начать функционировать, но не «кайфовать» при этом настолько, чтобы мне уже стало все равно.

Ночь была бессонной, и я плыл по течению черного моря жалости к себе. Да почему бы и нет? Я глазел в темноту, и одна мысль цеплялась за другую. Я всегда считал, что у меня вся жизнь впереди, бесконечная череда рассветов и закатов. Десятилетие казалось вечностью, два десятилетия – и я был бы того же возраста, в котором сейчас моя мать. Но рак положил этому конец. Мое ви`дение будущего сузилось до ушка в букве «Р», сквозь которое была видна разве что следующая неделя, следующий месяц… Дотяну ли я до следующего года? Я влачил не только бремя моей болезни, но и давление делать что-то значимое каждый день, раз уж их у меня оказалось гораздо меньше, чем я ожидал, я был теперь вынужден цепляться за каждый из ускользавших сквозь мои пальцы часов.