В Бирюк - Венец [СИ]

— В церкви диаконы служат!

— Церковную службу — диаконы. Воинскую — воины. Да и не кинутся попы грудью на ножи Государя закрывать.

— Ожидаешь… воровства? Душегубства прямо во храме божьем, во время молитвы?!

— Допускаю такую возможность. Так-то, господин главный епископ.

Антоний смотрит одурело. Да, русских князей пока в церквях не режут. В отличии как эмиров с халифами в мечетях. Но Андрей войдёт сюда князем, а станет Государем. Новая сущность. Можно такого у амвона подколоть? Ножиком? — Тут как с жизнью на Марсе: «науке пока неизвестно». И я, своим «злокозненным умишком», прозреваю здесь ненулевую вероятность: законам того самого Исаака не противоречит. Так что, надобны оснащённые и обученные бодигардеры.

Если бы люди, которые закрывали покойного митрополита Константина от стрел половецких, были бы в кольчугах, то «объект», да и они сами, остались бы живы.

Учитываю опыт противника.

— Читаешь молитву, с коленопреклонением всех присутствующих и пением песни: «Тебе Бога хвалим». Отмолебствовали и он снова садится на это… чудище дубовое. В смысле: трон государев. Тут все, под твоё дирижирование, хором орут «свят». Троекратно. Раздельно. С перекатами…? — Не, не срепетировано. Затем… поучение государю. Блин. Андрею только поучений не хватает! Выпускаем Кирилла Туровского. Если успею поймать и уболтать.

Антоний кривится. Кирилл — «златоуст». В смысле: пока не заткнёшь — будет «златоустить». Есть упоминания (в РИ) поучений, с которыми Кирилл обращался к Боголюбскому. Предполагают, что это были вариации обвинительной речи Кирилла против Бешеного Феди на соборе в Киеве в августе 1168 г. Как отнёсся Боголюбский к поучениям какого-то мальчишки-епископа (Кириллу — сорок, Андрею — шестьдесят) из захолустного городка с другого края «Святой Руси», ставленника враждебной ветви рюриковичей — летописцы не сообщают.

— Долго будет? — Установим регламент.

Антоний снова вылупляется: слово неизвестное. Regle («правило») — слишком далеко.

— Свечка мерная есть? Поставишь и, как половина прогорит — прогонишь. Мда… лучше — треть.

Как бы они не сцепились. Архипастыри, итить их рукоположить.

Я, конечно, больше о сваре между князьями переживаю, но если епископы начнут прямо на коронации друг друга створками Царских ворот по лицу хлопать… тогда гридни точно железки повытягают.

— После Кирила… князья русские поштучно присягают Государю. Встав на одно колено, возложив руки на меч и крест на коленях государя. Порядок — по старшинству по лествице. Нет. Сперва — андреевич, потом юрьевичи, остальные мономашичи, прочие рюриковичи.

— Э… а вот Матас и Живчик… кого первым?

Оба эти князя — не Мономашичи.

Мономах «сел на стол» не «в очередь», а по призыву киевлян, что сбило «лествицу». Потом Изя Блескучий бил дядю своего Долгорукого. Бил-бил, но «лествицу» не осилил и призвал другого дядю — Вячко. Потом и вовсе «не в масть» сел Жиздор. А между мономашичами влезали разные «гориславичи»…

Систему старшинства надо приводить к однозначности. Так, чтобы князья не думали о себе розно, чтобы не вцеплялись друг другу в горло из-за места в церемонии или в застолье, сводя, из-за собственных понятий об «ущемления чести», на убой гридней и разоряя селения русские.

Хорошо, что хоть из полоцких «рогволдов» никого нет: их родоначальник — старший сын Крестителя.

— А Ярослава? Братца Жиздора полонённого? Он теперь среди Волынских князей старший?

А хрен его знает! Может — он, может — старший сын Жиздора. Который от полюбовницы невенчанной. Или Подкидыш? Который вообще «подкидыш», но это тайна?

— Нет. Позже, по усмотрению Государя… посмотрим.

Как здесь всё запущено… Должен же быть чёткий порядок замещения, «в затылок», вплоть до министра сельского хозяйства, как у американцев. А тут… существуют разные мнения. Княжеский плюрализм, итить его либерастически.

— Сгоняй служку к княжьему бирючу. Ему выкликать, ему и голову на плаху нести. Ежели что. Присяга князей… тоже Владимирская. С «почитать в отца место». Потом литургия и… присяга епископов.

Факеншит! Думал — не получится.

У Антония, как часто бывает у пожилых людей, набрякшие, полу-опущенные веки. «В распах» не открываются. Но вот же — может! Нормальный, привычный уже мне на «Святой Руси» вид «рублёвых юбилейных» гляделок. Достал-таки дедушку. Можно, пожалуй, и иридодиагностикой заняться.

Антоний снова, в который уж раз за несколько часов нашего личного знакомства, изумлённо вскидывает на меня глаза, отрицательно трясёт головой, не находя слов.

Нашёл. Молодец. Кратко, ёмко:

— Нет!

— Да, Антоний. Пастырь отвечает перед Богом, паствой, Государем.

— Нет! Они не пойдут!

«Они» — имеют корпоративный интерес. Общий. Но «они» — «я, ты, он, она».

Виноват: «оны» — нет. Бабы ни архи-, ни просто иереями не бывают. Таково правило. Есть подтверждающее его исключение: Евфросиния Полоцкая. Она, конечно, не иерей. Но если рявкнет — вся епархия на уши встанет. В удобную для конкретной бабушки позу. Уникальное свойство уникальной личности.

Так они все такие! В смысле: уникальные. Каждый. Каждый имеет личные интересы. Или — «личные представления о корпоративных интересах». В смысле: о благе божеском. Онуфрий и пять других епископов провели интронизацию Смолятича, следуя «своим представлениям» о благе «корпорации». Константина II отзовут с Руси (в РИ), за несовпадение его «личных представлений» с «линией партии». Поскольку «линия» несколько… вильнула.

Короче: есть «вообще», «они», как вопит Антоний, а есть конкретика, детали, личности. Что даёт люфт. Не «простор для манёвра», а «щель». Для достижения. Вот туда и лезем.

— Они — кто? Они — епископы? Ты. Ты присягнёшь? Да? Нет?

Я напористо тычу в него пальцем. Антоний, бледный, вцепившийся в наперсный крест, повторяет:

— Господи Боже… всеведающий, всемилостивейший… научи и просвети…

— Извини, времени нет. Будет покой — будет время молитвы. Ныне — ответ дай.

Я смотрю в его замученные глаза, неотрывно, не отпуская, уперев указательный палец в его руку, которой он сжимает крест. Пару мгновений он молчит. Потом опускает взгляд, выдыхает:

— Д-да.

Церковные иерархи в эту эпоху не присягают светскому государю. Они — «отцы духовные». А «отцы» не клянутся в верности «детям». Германские епископы приносят присягу, но только по ограниченному списку своих светских обязанностей. Они — князья, но — церкви. Это одна из причин вековых боданий пап и императоров.

На Руси архиереи не клянутся. Но конкретный Антоний имеет личный опыт. Он, после смерти Свояка, навязал свою клятву черниговским боярам, которые этого не требовали: слово архипастыря — истина. Навязал, чтобы обмануть.