В Бирюк - Чума [СИ]

— Ты! Ты ещё думать будешь?! Ты ж клялся-божился…!

Агафья перенимает дурные привычки. У Потани. Ухватила меня за грудки, прижала к стенке и трясёт. Не надо было её звать на обсуждение «глубины вспашки».

— Гапа, отпусти кафтан. Ничего я не клялся и не божился. Мне такое вовсе не свойственно. Лучше раздевайся да в постель.

— Нет! С тобой… с таким… Никогда!

— Нет так нет. Тогда — шагай в свою опочивальню, я ещё поработаю.

— Ты…! Ты меня выгоняешь…?!

— Не хочешь уходить — я сам. К Курту на половичок.

Она смотрела на меня совершенно потрясенно. Интересно — плакать будет?

Не-а, моя голова Дворцового приказа морщилась, но физиономия получалась не жалостливая, а презрительная. Выражающая всё большую степень омерзения.

— А ты, оказывается… А я тебе верила…

— Я тебе тоже. И продолжаю.

Осторожно снял её руки с отворотов кафтана.

— Я никогда не клянусь и не божусь. «Пусть будет ваше да — да, а нет — нет» — помнишь? Я обещал Катерине, что заберу её из монастыря. И от слов своих не отступлю.

— Ой, Ванечка! Я знала! Хорошенький, миленький! Ну не может «Зверь Лютый» своих людей в беде бросить! Всяк знает…

— Погоди ты. Сказано было давно, шесть лет прошло.

— Ты… ты передумал?!

— Факеншит! Что я думал и думаю — моё дело! Катерина тогда была девчушкой пятнадцати неполных годков. Битая, изнасилованная, осиротевшая, испуганная… Тогда она хотела у меня остаться, сейчас она взрослая женщина, прежние страхи и боли прошли, заросли. Я не знаю чего она сейчас хочет. Может, ей монастырская келья — самое желанное место? Что ты головой трясёшь? Ты тут жила, ты к этой суете привыкла. У тебя и характер такой — для многолюдства. А какая она стала…

— А надо спросить!

— Да как же спросить-то, если вон, Долбонлав только имя моё назвал, а она сразу убежала?

Агафья широко разулыбалась, шутливо стукнула меня перстами в лоб.

— Экий ты, Ваня… в себе не уверенный. В голове-то есть, а в сердце… Не понимаешь ты женскую душу. После стольких-то лет надежды да любви безответной, вдруг… Ладно, пойду я.

Гапа начала деловита заматывать платок. А я, несколько ошалев от её решительности, спросил:

— Куда?

— В Киев. Спросить. Коли ты сам не решаешься.

«Кто хочет — ищет возможности, кто не хочет — ищет причины».

Мда… вот, не глядя, изменил человека. Просто… присутствием в её жизни. Она-то и раньше не была нюней. Но «место своё знала». Место рабыни. И теперь знает. Только место другое. За эти годы, имея в руках немалую власть, необходимость каждый день решать за себя и за других, она окрепла душой.

— Погоди. Подумать же надо.

— А чего тут думать? Катюшу спросить? — Кроме как со мной она ни с кем говорить не будет. Значит, мне идти в Вышгород.

Мне очень не хотелось отпускать Агафью. А ну как её там схватят? Те же смоленские «потьмушники». Или волынские цапнут. Да начнут спрашивать о делах моих, о Всеволжске. А Голова Приказа… много чего знает. Тут куча дел каждый день, которые без неё… Да и просто — не хочу.

«…кто не хочет — ищет причины».

— Никуда ты не пойдёшь. Через неделю-полторы — ледостав. Будешь месяц сидеть у реки, да локти грызть.

Да, погода — это причина. Гапа недоверчиво меня рассматривала. Ваня, ей врать нельзя, она лжу за версту чует. А утратить её доверие… большая глупость.

— Ещё. Война грядёт.

— Ты чего, Акима наслушался? Так ему, вояке с печки, только бы про войну…

— Сядь. Через неделю — ледостав. Через месяц-полтора станет санный путь. По нему из Киева в Рязань прибежит Владимир Мстиславович. Прозвище: Последыш. Последний сын Мстислава Великого. По закону, «по лествице», ему быть Великим Князем после Ростика. Но сел Жиздор. Племянник его, следующее, младшее колено Рюриковичей. Последыш разругался с Жиздором и прибежит к Живчику. Они вместе поедут во Владимир к Боголюбскому. С той стороны прискачет кто-нибудь из смоленских князей. Им деваться некуда, Аким верно говорит: зажмут Смоленск с севера и с юга, с Киева и с Новгорода. Будут смоленские слёзно просить Боголюбского помочь. Будут звать его на Великое Княжение, на войну с «хищником киевским».

— И чего? И Андрей пойдёт? Ему ж дела киевские…

— Да. Противны. До рвоты. Но — пойдёт. Иначе — смоленских побьют, за суздальских примутся.

— Но ведь можно кого другого…

— Нет людей, Гапа. Виноват: нет князей. Гожих. Боголюбскому хоть как-то в плечо — нет другого. А дурость да слабость на киевский стол сажать — ещё хуже будет.

— Значит, война. Гос-споди… Ваня, а с чего оно началось? Может как-то… ну… помирятся?

— Началось? Началось с того, что русские побили немцев. Четыре года назад новгородский князь Ропак вдребезги раскатал свеев под Ладогой. «Конница атакует флот». От того флота лишь малая часть убежать сумела. Свеи обиделись, прижили новгородцев на Варяжском море. Готланд там такой есть. В Новогороде, если по-простому, три части: «немцы» — кто торг на Варяжском море ведёт, «русские» — кто с Русью или через Русь торгуют. И народ. Который не торгует, а дело делает, да хлеб кушает. Много хлеба. Хлеб — с Руси. Немцы немецкие от битости своей озлобились, начали «немцев новгородских» прижимать. Эти принялись крамолы на князя ковать. Ростик всех, вроде, примирил, клятвы взял. Да на что клятвы, когда мошна тощает? Ростик помер, на Ропака заговор замыслили. Тот с города ушёл. «Немцы новогородские» «русских новгородских» — побили-порубили-порезали.

— Так это… татьба!

— Да, Гапа. И Великий Князь Киевский Жиздор такое поддержал, послал своего старшего сына в Новгород княжить при законном князе Ропаке, по зову тех воров, которые на государя своего умышляли, клятвы свои преступили.

— А эти… «немцы немецкие»… это они всё воровство сделали?

— Нет, ну что ты. «Всё воровство» — только наши могут. Врать не буду — не знаю, но по смыслу свеям такое в радость. Может, и помогали ворам.

— Вот же еретики проклятые!

— Брось, Гапа. Они, как и все, о своих животах думают. Им надо, чтобы меха с Двинской земли шли к ним дёшево и много. Для того — чтобы власть была у «немцев новогородских».

— А народ?

— А народ, Гапа, за вольности. Будет почитать вольности боярские своими, пока в брюхе кишка с кишкой в догонялки играть не начнут. Боярам, что «русским», что «немецким», хлеба всегда хватит. А вот посадские… дохнут с голодухи. За-ради невеликих цен на куниц да лисиц на торгу в Висьбю.

— Экая… мерзость. Из-за серебрушек людей голодом морить, на смерть посылать. Своих…

— Боголюбский пойдёт в Киев. Закон и порядок ставить. На войне… сама знаешь. Не с той стороны ёлку обошла — голову потеряла. Боюсь я за тебя.

— Тю, Ванечка, я ж уворотливая! Ничего со мной не будет.

— Это не в твоей воле. И не в моей. Поэтому… Собираешься в дорогу, дела подгоняешь. С Точильщиком надо посоветоваться — как тебе лучше туда идти. У Акима новостей разузнать. Станет санный путь — поедешь в Вышгород. Как там Катерина тебя встретит…