Питер Гамильтон - По ту сторону снов

Комок в горле помешал ему договорить.

Бетаньева ободряюще обняла его за плечи.

– Он будет в порядке, здоровенный дуралей.

– Да.

Кулен начал заниматься сумкой.

Бетаньева кивнула Слвасте на дверь, и он последовал за ней. Передняя комната оказалась гораздо больше, и через эркерное окно в нее проникал теплый солнечный свет. Как и остальная часть квартиры, комната была лишена мебели или украшений. На полу лежал один матрац, покрытый мятой простыней. Бетаньева села на него и похлопала рукой по матрасу, чтобы Слваста присоединился к ней. Так он и поступил, в свою очередь вздыхая.

– Вы сделали хорошо, – сказала она. – Нанесли удар системе.

– И ответный удар системы был еще сильнее.

Она коснулась его щеки.

– Что случилось?

– Мой друг. Мой единственный друг среди офицеров, Арнис. Ты помнишь майора, которого подожгли зажигательной бомбой?

– Да, помню.

– Он умер.

– Ох, Слваста. – Она крепко обняла его. – Мне так жаль. Ты говорил, он получил сильные ожоги?

– Дело было не в ожогах, – хрипло сказал он и рассказал ей, что произошло.

– Какие мерзавцы! – возмутилась она, когда он закончил. – Он был одним из них, и они собирались так с ним поступить?

– Да.

Каким-то образом оказалось, что они крепко держат друг друга в объятиях.

– Это маленькое дерьмо, Давальта, который принес Арнису повестку в суд, – ему было наплевать. Самоубийство для них еще выгоднее. Теперь во всем можно винить моего друга, и никто не обелит его имя. Джейкс попробует, но они остановят ее и дискредитируют, я уверен. Если она вообще сумеет довести дело до суда, его задвинут подальше. Во всех беспорядках, во всем, что произошло, обвинят Арниса.

– Они не могут повесить на него гнездо Вюрцена.

– Нет. Там уже есть виновник – губернатор края. И он уже болтается на веревке – как удобно для Капитана! Ничего не изменится. Все будет продолжаться как прежде, всех это устраивает.

– Только не тебя, – сказала она убежденно. – Я знаю, ты не сдашься. Ты будешь бороться. Правда же?

– Бороться за что? – с горечью спросил он. – Пытаться заставить полки использовать земных лошадей вместо мод-лошадей на зачистке? Ну конечно, это сразу все изменит. Ха! Такая мелочь, жалкие бюрократические потуги. Я и сам жалок. Я ничего не могу изменить, Уракус побери! С тем же успехом я мог бы присоединиться к ним, ко всем тем семьям и чиновникам, которые правят миром. Раз уж моя жизнь бесполезна, в этом случае она хотя бы окажется приятной.

– Перестань. Гони прочь такие мысли. Я не вынесу, если ты сдашься. Они всегда побеждают, Слваста, каждый раз. Они избили моего друга, они убили твоего… справедливости не существует. Она не для таких, как мы. Почему? Почему их нельзя победить? Почему мир не может измениться?

– Хорошо, – сказал он, гладя ее шею. – Я просто вне себя из-за Арниса. Но я не сдамся.

– Обещай мне! Обещай, Слваста.

Ее лицо было так близко. Отчаяние и настойчивость вырвались из ее сознания, когда она сбросила панцирь.

Слваста поцеловал ее.

– Я обещаю. – Он снова поцеловал ее. – Я обещаю, я не сдамся.

Пальцы Бетаньевы расстегнули его рубашку. Он использовал текин, чтобы снять с нее платье. Они упали на матрац, касаясь друг друга – лаская кожу, освобожденную от ограничения одежды. Когда они были полностью обнажены, Бетаньева перекинула ногу через его тело и оказалась сверху. Яркий солнечный свет, проникающий через эркер позади нее, окружил ее сияющим ореолом. Слваста текином потянул Бетаньеву вниз и вошел в нее. Солнечный свет, казалось, обтекал ее, превращая его мир в сияющее белое пламя. Бетаньева вскрикнула. Затем она скакала на нем, допустив его в свои мысли, позволила узнать тайные желания ее тела и исполнить их. Он ответил равной степенью близости, открыв ей свои желания. Бетаньева, абсолютно раскованная, воспользовалась руками, и ртом, и языком, и текином, чтобы доставить ему наслаждение всеми способами, о которых он только мечтал.

Он ничего не утаил от нее и не чувствовал стыда, открывая себя таким образом, поскольку она отвечала ему взаимностью с равным энтузиазмом.

Весь день в жарком свете солнца они занимались любовью на тонком матрасе, сосредоточившись на одной-единственной вещи – удовлетворить страсть друг друга. И все это время мысли бились в его голове, планы, которые он считал невозможными. Теперь он мог думать о чем угодно, оковы его сдержанности рухнули, и клетка распахнулась, выпустив его на свободу среди солнечного света и радости.

– Мне страшно, – сказал он ей в конце концов.

Бетаньева лежала на нем сверху, прижимаясь к нему горячей потной кожей. Воздух пропах сексом. Чувство близости между ними было непревзойденным.

– Не бойся, – сказала она ему. – Так будет снова и снова. Столько, сколько ты захочешь. Потому что наше желание взаимно – и ты это знаешь. Я ничего не утаила от тебя.

– Да. Я знаю. Но пугает меня другое.

– Тогда что?

– То, что мы оба знаем и слишком боимся сказать.

– Тогда скажи это. Скажи мне. Ты можешь сказать мне что угодно.

– Нужны перемены. Но я не знаю никого, кто мог бы их осуществить.

– Многие люди хотят перемен. Кто-то…

– Нет, – твердо сказал он. – Не кто-то. Если это должно быть сделано, это должны сделать мы. Прямо здесь. Прямо сейчас. Вот где начинается революция. Мы ее организуем, и мы победим.

Бетаньева приподнялась, чтобы взглянуть ему в глаза. Ее глаза были влажными от чувств.

– Я с тобой до самого конца, – поклялась она. – Куда бы путь ни привел нас.

Слваста подал в отставку через неделю после самоубийства Арниса. Он не назвал причин и не сообщил, где его теперь искать. Покидая здание Объединенного полкового совета, он ненадолго заглянул в бункер передового развертывания и ушел оттуда с парой пистолетов и четырьмя коробками патронов. Он вынес все в сумке, которую скрыл под пологом. Как он и ожидал, никто и не подумал заподозрить офицера.

– Нам нужно создать организацию, – сказала Бетаньева тем вечером. – Это очевидно.

Слваста появился в доме на Тарлтон-Гарденс с единственным чемоданом, где помещалась вся его гражданская одежда. «И это символично», – подумал он. Он бросил свою военную форму в доме номер семнадцать на террасе Ригаттра. Бетаньева тоже оставила свое жилье на улице Бортон.

Они сидели на голых досках в задней комнате. Хавьер опирался на подушки, которые откуда-то принес Кулен. Худшие отеки здоровяка начали спадать, и он уже мог открыть один глаз. Аманарник уменьшил боль, однако Кулен беспокоился, что колено серьезно повреждено и будет восстанавливаться долго.

– Сколько людей для этого понадобится? – спросил Хавьер.