Фрэнк Герберт - Машина бытия

Это была теперь местная кукуруза.

Он оторвал один початок, снял с него листья.

Между рядами зерен были промежутки. Кроудар взял в руку зернышко и сдавил его. Из него потек сок, пахнувший хлебом Хониды.

Ученые не призна́ют этот факт. Они попытаются вопреки всему превратить это место во вторую Землю. Но эта планета никогда не была Землей и не станет ею. Кроудар подумал, что соколы стали первыми земными существами, которые это поняли.

Опыт, поставленный Хонидой, говорил о том, что и ей, и ему суждена короткая жизнь. Их дети будут больными по меркам Матери-Земли. Потомки постепенно приспособятся к новым условиям. Ученым не понравится такой ход событий, и они постараются остановить его.

Однако эти узловатые стебли кукурузы говорили и о том, что ученые потерпят поражение.

Кроудар долго ползал среди этих кукурузных стеблей, рассматривая их до тех пор, пока свет фонаря не начал тускнеть. Он встал, и они пошли прочь от ущелья.

На вершине гряды, глядя на равнину, усеянную огнями их умирающей цивилизации, он остановился и сказал:

– Троди скоро уйдут. Я снаряжу лодку, наберу друзей. Мы отправимся в плаванье, чтобы выяснить, куда летают соколы.

Это была одна из самых длинных его речей.

Хонида взяла из его руки фонарь, погасила его и прижалась к мужу.

– Как ты думаешь, что нашли соколы?

– Семена, – коротко ответил он.

Потом он покачал головой. Он не мог объяснить свои мысли, но сознавал их вполне отчетливо. Здесь все выделяло ядовитые пары или соки, в которых могли жить только местные существа. Почему же другими должны быть троди и прочие морские твари? Как показывает пример соколов, семена оказались менее ядовитыми для пришельцев с Матери-Земли.

– Лодки тихоходны, – сказала она.

Он молча согласился с этим. Шторм может унести их в открытое море, откуда они могут и не вернуться. Да, поход будет опасным. Однако по ее голосу Кроудар понял, что она не собирается останавливать или разубеждать его.

– Я возьму толковых людей, – сказал он.

– Надолго вы уйдете? – спросила Хонида.

Он на мгновение задумался. Он уже понимал ритм этого места . Он уже явственно представлял себе все путешествие – несколько дней пути, ночь исследования в тех местах, над которыми, как было известно, соколы разворачивались и возвращались назад, а потом путь домой.

– Мы вернемся через восемь дней, – ответил он.

– Вам понадобятся мелкоячеистые сети, – сказала она. – Я позабочусь о том, чтобы их изготовили. Может быть, вам надо взять с собой техника. Я знаю нескольких человек, которые согласятся участвовать в экспедиции.

– Восемь дней, – повторил он, давая Хониде понять, что это должен быть сильный мужчина.

– Да, – сказала она, – я все поняла. Восемь дней. Я буду на берегу, ждать вашего возвращения.

Он взял ее за руку и повел вниз, на равнину. Через некоторое время он сказал:

– Мы должны как-то назвать это место.

– Мы сделаем это, когда ты вернешься.

По мере того как умирало тело, Тегас/Бацит пробуждался к жизни. Для элемента Тегас бессознательное состояние длилось, как обычно – краткое, быстро промелькнувшее мгновение. Он вышел из этого состояния вместе со своей отрицательной идентичностью Бацитом, приговаривая: «…не Уильям Бейли – Я не Уильям Бейли – Я не Уильям Бейли…»

Это был болезненный, монотонно повторяющийся рефрен – раскалывающий, разделяющий и очень важный. Тегасу надо было непременно отделиться от распадающейся плоти. За повторением этого заклинания слышалось эхо множества голосов.

Сознание начало делиться, трещина расширялась, отделяя его от контактов, которыми он управлял хозяином. Было такое ощущение, будто рвется ткань и он вырывается на свободу из пеленок, хотя и был все еще погружен в умирающую нервную систему, ибо нового места для него пока не было, а вырваться в другую идентичность он еще не мог.

Бацит и Тегас теперь функционировали вместе, действовали согласованно и в унисон. Тегас прощупал окружающий мир в радиусе двадцати метров… всего двадцать метров…

В сознании забрезжила мигающая бледная и неотчетливая пока эмоция. Человек прошел вне зоны досягаемости. Холодно, еще холоднее, совсем холодно.

Ничего больше не было.

Какая редкостная и мерзкая шутка, подумалось ему. Какую каверзу выкидывает судьба. Она смогла так подловить самого Тегаса! Да, лукаво, лукаво. Это было на самом деле нечестно. Разве он не обходился всегда с плененной плотью как нельзя более мягко и заботливо? Разве не превращал он закоренелых убийц в добродушных любителей поразвлечься? Озорство судьбы показалось ему жестоким, совсем не добрым, какими были проделки самого Тегаса.

Напротив, отрицательная идентичность Бацит проецировала страх, обвинение, помехи, смущение. Он слишком долго жил во плоти Уильяма Бейли. Слишком долго. Он добирался до основ жизни, туда, где жили люди, где случались события, короче – в толщу бытия. Он слишком сильно любил плоть. Его надо было время от времени останавливать и заставлять оглядываться. Великое любопытство Тегаса, прикрытое застенчивостью, не смогло его защитить.

Провал… провал…

В толще умирающей нервной системы беспорядочно метались взад и вперед хаотичные импульсы, посылавшие свои сообщения в никуда. Бессвязные мысли разлетались в стороны, как искры от вращающегося точильного камня.

– Решено, – передал Бациту Тегас, стараясь успокоить свой негативный элемент их общей самости. Этот контакт заставил с новой силой вспыхнуть острое чувство стыда и потери.

Бацит перешел из состояния страха в состояние недовольства пятого порядка, что было почти так же плохо, как страх. Опыт утрачен. Утрачен… утрачен… утрачен…

– Я не мог даже представить себе, что с этим Центром эвтаназии все окажется так просто и быстро, – передал он. – Инцидент исчерпан. Что можно сделать?

Он вспомнил свой видеозвонок, который сделал, чтобы поинтересоваться принципами работы Центра. Прилизанный, седовласый представитель Центра, появившийся на экране, ответил:

– Принципы нашей работы – быстрота, чистота, аккуратность, эффективность, соблюдение гигиены и уважение.

– Быстрота?

– Кто же желает себе медленной смерти?

В данном случае Тегас ничего так не желал, как медленной смерти. Если бы знать заранее. Он-то думал, что там кипят эмоции. Но эмоции молчали, и все было спокойно, как в могиле. Любая мысленная шутка падала в пропасть внутреннего молчания.

Бацит прибег к принудительной мере – установил двадцатиметровый лимит, в пределах которого Тегас мог забросить их обоих в нового хозяина.

Однако пока не было никакого способа узнать, есть ли поблизости эмоциональный вакуум, для этого Тегасу надо было попасть наружу и оценить обстановку. Те же помещения, где он теперь оказался, были намного дальше от улицы, чем двадцать метров.