Владимир Михайлов - Может быть, найдется там десять?

– Тут дальше спокойно, – сказал он, когда шестеро обступили его нетесным кольцом. – Так что мне время вернуться. Там я сейчас нужнее.

Мог бы и не объяснять: о его мотивах никто все равно не стал бы спрашивать, человек сам знает, что и зачем делает. Поэтому вопрос ему задали другой:

– А нам дальше – куда и как?

– Дальше просто. Вот тропа – по ней, никуда не сворачивая. Кто-нибудь встретится – вы его не видите, он – вас. Любопытство не в чести. Тропа выведет к Большому кольцу, это дорога. Движение днем и ночью сильное. Поэтому ее пересечете не по верху: дорога проходит по насыпи, а тропа вас подведет к дренажной трубе, проползти нетрудно по одному. Если случится – такое бывает, хотя и не часто, – что в ней окажется встречный, то запомните: преимущество у того, кто выходит из города, а не идет в него. Но на всякий случай перед тем, как лезть, надо послушать: труба звук проводит хорошо, и если кто-то ее уже занял, вы его услышите, каждый вздох, каждый шорох. Только ничего не надо решать силой, это не проходит, тут народ серьезный и зубастый. Дальше. Вылезли – за трубой тропа продолжится, это уже почти и не город, там начинается лесок погуще. По ней прошли с полмеры и увидели справа от себя такую вроде бы беседку: грибок деревянный, тесовый столик и вокруг – лавочки. Там сели.

Он умолк. Ульдемир, обождав с полминуты, повторил за ним:

– Там сели. И что?

– Сидеть. И ждать. Дальше никуда не тыкаться. К вам подойдут – чуть раньше или чуть позже. Подойдет монах. Один. Но не дай вам святой Моимед что-нибудь такое выкинуть: он-то будет один, но столько народу будет смотреть на вас сквозь прицелы, что…

– Ясно. Будем сидеть смирно.

– Только так. Дальше он спросит: «Чего ждете, люди?» Ответ должен быть: «Мечтаем поклониться мощам блаженного Панкарута». Он спросит: «Достойны ли есте?» Скажете: «Многими признано». Этого должно хватить, как я понимаю. Если хватит, то он скажет: «Тяготы ваши да останутся здесь». И вы на стол выложите все оружие, вплоть до зубочисток. Обмануть не старайтесь: опасно для жизни.

– Значит, этого должно хватить. Ну а если он спросит еще что-нибудь? Какими должны быть ответы?

– А я не знаю, о чем еще он может спросить. Придется вам тогда сочинять на месте. Хотя вы, похоже, народ тертый, а? Хотя вряд ли он станет там учинять расспросы. Потом, может быть, уже в стенах… А там, вернее всего, он еще помедлит немного, для солидности, и пригласит: «Ступайте за мной». Пойдете. Он вас введет в обитель. На ходу по сторонам глазами не больно зыркайте. Вот и все.

Но для шестерых это вовсе еще не было всем. Оставались еще вопросы:

– Ну а там – кем мы окажемся? И что они с нами станут делать? Под арестом очутимся, что ли? Или как?

– Сам я там не бывал, – ответил Гер откровенно. – И дальше знаю только то, что дошло от других. Будете вы там просто ищущими убежища, защиты от предубеждений шести властей. Выдавать вас в любом случае не станут: о таком ни разу не было слыхано. А уж какой статус вам дать и как с вами поступить – приорат решит после знакомства с вами. Говорят, колют они там основательно и профессионально, так что лучше вам не пытаться лепить горбатого к стенке…

«Забавно, – думал Ульдемир, слушая наставления рыцаря дубинки, – как в нем все мешается: то туповатый полицейский, то блатной со стажем, то вдруг возникает лексика чуть ли не университетская… Странно, а ведь пока я в нем был, ничего особенного не ощутил, изнутри он был вроде бы в одном измерении, плоский, как блин; выходит, и ментал его, и казуал куда глубже, чем показалось? Интересный мужичок, стоит подумать – если время дадут для таких вот размышлений…»

– Все делайте, как я сказал, – и будет порядок.

Такими словами полицейский Гер завершил свою лекцию. Не попрощавшись, повернулся – и растаял в ночных тенях, словно его и не было.

И шестеро столь же бесшумно двинулись дальше по тропе, исполняя предписанное.

Восемь человек оказались в конце концов в небольшом помещении – там сразу стало тесно, потому что и так свободного места было совсем немного, почти всю площадь занимали приборные пульты и весьма не слабый компьютер – не из тех, что называются персональными. Шумно дышали: взбираться пришлось достаточно высоко. Огляделись. Сидон сказал удивленно:

– Господи, да ведь это… Это же мой кабинет! – и тут же поправился: – Должен был быть – если бы…

Он имел в виду: «Если бы завод был достроен и пущен…»

– Совершенно верно, – согласился старик, приведший их сюда.

– Тише! – остановила их Морна. – Слышите? Они уже внизу.

Все прислушались.

– Здесь они нас и возьмут, – сказал Сидон. – Отсюда некуда уйти. Тупик. Вы с ними сговорились? – Он смотрел на старика в упор очень неласковым взглядом.

– Сейчас уйдем, – ответил старик спокойно. – Вот в эту дверцу, не видите? Это хорошо. Они тоже заметят не сразу. За нею – осторожно, там крутая лестница. Она приведет в музей. Без вопросов и колебаний – если хотите выжить.

– Ну что же, командуйте, – после секундной паузы проговорила Морна.

Группа не решилась сразу вступить в здание и запросила подкрепления. Через час с минутами она его получила и принялась обследовать дом, светя себе сильными фонарями и держа оружие на изготовку. Нельзя сказать, что эти их действия не дали результата; народу в разных углах как бы необитаемого строения обнаружилось не так уж мало, корпус несостоявшегося завода был самым, может быть, обширным бомжатником во всем Кишарете. Но среди этого пестрого населения так и не нашлось ни одного человека из тех восьми, которых следовало взять. Ни человека, ни даже следа. То есть сначала следы были, а потом вдруг кончились, и все тут, и даже лучшие собаки, оказались бессильны. В конце концов они привели группу в ту часть здания, которую арендовал у владельцев Кишаретский университет; понадобилась достаточно обширная площадь для фондов естественно-исторического музея, которому в старом, векового возраста, помещении уже давно было тесно. Тут было, конечно, на что посмотреть, начиная от родных альмезотских динозавров и кончая последними образцами флоры и фауны других миров. И хотя все это не было, конечно, живым, собак эти чучела и макеты сильно раздражали. Четвероногие служители закона, нарушая принятый порядок, некоторые экспонаты даже облаивали без команды – то ящера какого-нибудь, особо грозного с виду, то человеческую фигуру, их тут было с десяток или полтора – очень реальных, словно бы совсем живых, выглядящих почти современно и помещенных в музей, наверное, за какие-то заслуги или подвиги, хотя и не обязательно, в музеях злодеев бывает не меньше, чем людей просветленных. Словом, собаки подняли шум совершенно излишний, так что пришлось, убедившись предварительно, что на деле то были лишь макеты или, проще, чучела (всех, конечно, щупать не стали, проверили троих с краю), эти залы покинуть побыстрее и, возвращаясь в свое расположение, думать о том, как доложить о неудаче начальству так, чтобы было и правдоподобно, и не стыдно. Потому что если просто так и сообщить – были, мол, и неизвестным образом испарились, – все станут ржать и показывать пальцами, и прощай репутация, а уж премиальные – это совершенно точно. То есть предмет для размышлений был самым серьезным. На всякий случай – для очистки совести – троих оставили в засаде и убыли, поеживаясь при мысли о предстоящем докладе если не самому омниарху, то уж приору обители во всяком случае. Потому что слыл он мужчиной весьма суровым.