Коллектив авторов Фантастика - Феми–фан [Фантастические повести, рассказы]

И в бессилии Саша подумал: неужели я? Неужели от меня… пошло? Вдалеке опять громыхнуло. Я? Я негодую, что некогда собственной статьей заняться, что отвлекают по пустякам, что Ксения Петровна к себе не зовет, что Савич взялся за бесперспективную тему. Негодую? Вот так? Саша глянул на буйство дождя. Если даже и так, если чьи–то страсти и влияют на это (на что сказать страшно!), если и идут какие–либо волны и существуют незримые биополя, то не мои! Не мои!

“Когда сорок раз сменит сын отца, будет властвовать жагал”. Но ведь там был еще один перевод — не властвовать, а действовать! Или даже “воздействовать”! Подействовал. Там, дальше, было что–то про камень на пути, а я пошел за Ксенией. Их ошаловский жагал подействовал через тысячу лет!

Вдруг, загоревшись этой мыслью, Саша принялся искать совпадения. В голове стало пусто и гулко. В гулкую пустоту вошли лихорадочные мысли о жагале, Ибн–Фаррухе, “погодном реестре”. Аномальный прогноз на дождливый год, о котором справлялись археологи и который дан в самом начале “реестра” — это же прошлый год, ей–богу! Все правильно: мокрая весна (какой шел снег с дождем, когда он ехал в автобусе!), ранний мороз осенью (ударил звонко, как топор по твердому сухому дереву), на редкость теплая, дождливая зима.

Тогда — жагал?.. Это он так рвался? В нем шел этот гул? Он… работал на нас и — знал? Страдал, боялся весь год напролет, но “держал себя”. А к весне притерпелся, повеселел. А сейчас вот опять его понесло. И что его там так!..

“Идет же все куда–то, — думал Саша. — Даже пустячные всплески ненависти или отрады. Неужели не несут они в себе энергии? Нет, я знаю теперь, мы влияем на будущее, кем бы мы ни были. Ведь за нами идут: “Сменит сын отца”.

Саша сказал себе, что завтра непременно зайдет к Ольге и напомнит ей о снежке. Потом наладит отношения с Савичем и постарается разобраться в его идеях. И тогда Саше стало легко, как в детстве после порки, слез и прощения.

“Быть может, сменивший меня сын сумеет вызывать громы? Избран ты или не избран, ощущаешь себя винтиком или мнишь иное — ты наверняка выльешься потом хоть каплей дождя. Идешь к тем, кто за десять веков от тебя, и несешь и дождь, и сушь, и топор”. Только: “Ходи, живи, но не ходи назад, и не вторь тем, кто вокруг. Хоть малый шаг, да твой. Только так оставишь не брань, но мир”.

Только тогда там не зальет, не иссушит, не рухнет отточенный топор.

Воспоминание как будто изменилось. Оно только что было ясным — горело оранжевое табло: “Авария! Утечка!”. Раздраженно кричал Ромашин. А сейчас воспоминание начало смазываться, причем пропадало самое начало — то, как Ромашин возмущался присутствием Павла Галембы на испытаниях.

Стараясь притушить стоящую перед глазами, но странно расплывающуюся картину вчерашней аварии, Павел уставился в текст программы. Он начал было “проигрывать” про себя логику чужого алгоритма, но каждая строчка давалась с усилием, путались в голове имена переменных. С белого, обрамленного перфорацией листа взгляд Павла перебегал то на изрисованный в раздумье ватман, то на никому не нужную книгу, то на обложку старого журнала. Павел прикрыл глаза, откинулся на спинку стула, стал слегка покачиваться. Сотрудницы тут же обратили на это внимание:

— Галемба решил передохнуть!

— Нет, он просто весь в мечтах о прекрасном будущем!

— К сожалению, все его прекрасное будущее в прошлом. Маш, тебе налить чайку? Раньше нужно было подумать. В его возрасте давно было пора защититься и выйти в люди. А не сидеть среди дам на ВЦ.

— Девочки, ему просто нужно жениться!

— Никогда он не женится. Уж сватали его, сватали…

— Павлик, тебе печенья дать?

— Галемба, вы так часто посещаете соседей, вам ведь наши примитивные занятия скучны. Расскажите же нам, что это за авария была в лаборатории?

Слушать этот поток насмешек с закрытыми глазами было и вовсе неприятно. Пропадали лица и прически, но зато острее и занудливее становились голоса и проявлялся запах пудры и туши для ресниц, который всегда поражал Павла при входе в Отдел программирования. Павел процедил сквозь зубы:

— Я в экспериментальной лаборатории не был. Ничего не знаю.

— Ой ли? — тут же засомневался кто–то.

Конечно, на испытаниях установки “Греза” Павел был. Не смог усидеть в отделе. С чего же там началось? С трудом, словно распутывая чужой алгоритм, Павел вспомнил…

Началось все с того, что заведующий Экспериментальным отделом Ромашин возмутился присутствием Павла на испытаниях:

— Кто это там у вытяжного шкафа? Вы, Галемба? Опять появились, как тень Гамлета?

— Тень отца Гамлета, — поправил Павел.

— Вот–вот. И что вам не работается на своем рабочем месте?

Ромашин сидел за большим столом, глядел сквозь дымчатые очки и постукивал пальцами по полированной крышке. Кончив выговаривать Павлу, он повернулся, бросил взгляд на установку и начал:

— Все собрались? Я тогда скажу пару слов, поскольку тут есть представители смежных организаций, — голос у Ромашина был тонкий и хрипловатый. — Сегодня у нас проходят испытания установки “Греза”, то есть основного блока комплекса “Искусственная память”. Я так понимаю, вы все слышали об искусственном сердце, искусственном легком… Так вот “Греза” для лечения памяти. Если сказать точнее, — заведующий посмотрел в блокнот, — некоторых заболеваний мозга. Для лечения используется специальное вещество — катализатор памяти, короче — КП. Катализатор нужно распылять и очень строго и точно дозировать. Дозировка зависит от поставленного диагноза. Задание на установку “Греза” мы выполняем по хоздоговору. За механику и электронику отвечаем мы. Катализатор памяти поставляет Институт биосинтеза. Это, естественно, их забота. Катализатор находится в герметичной капсуле. Анна Петровна, — Ромашин махнул рукой в сторону сотрудницы в белом халате, — пустите установку!

Представители смежных организаций столпились у приборной панели. Ромашин опять забарабанил пальцами по столу, глядя в потолок. На приборах замелькали цифры, и не сразу было замечено, как загорелось оранжевое табло: “Внимание! Утечка!” Анна Петровна кинулась к Ромашину.

— Что?! — раздраженно вскрикнул он, но тут же резко выскочил из–за стола. — Авария! Авария! Все за экран! Только без паники, пожалуйста, без паники!

Вне стола зав потерял свой значительный вид, стал невысоким и суетливым. Сшибая стулья, смежники кинулись под защиту экрана. А оттуда уже слышался голос Ромашина:

— Срочно звоните в медпункт! Всем пройти медицинское обследование!

Павел Галемба тихо вышел из лаборатории, плотно прикрыв за собой тяжелую дверь.

С трудом восстановив в памяти все детали аварии, Павел опять принялся за программу. Программа была покупная, а всем известно, что разбираться в чужой логике… в общем, самому писать программу часто бывает проще. Взгляд опять пополз по грязноватому ватману, по старому номеру журнала “Изобретатель и рационализатор”, по зеленой книге “Метод Харламова–Смита”. С этим методом Ромашин обошелся круто: “Нами закуплена работающая программа, и вам, Галемба, нечего изобретать велосипед. Никаких особых методов”.